Красивая, хотя и страшная картина разорения и смерти раскидывалась внизу под моими ногами. Вся окрестная местность, насколько только хватал глаз, носила в себе следы турецкого зверства, вандализма. Город, разрушенный и разграбленный, во многих местах еще горел ярче, огненные языки красиво вспыхивали над печальными развалинами болгарских жилищ… Турки, как оказалось потом, не только не тушили пожара, но, напротив, старались совершенно уничтожить все уцелевшие болгарские дома. Несколько деревень, разбросанных в широкой долине в окрестностях города, тоже пылали в огне, и густые клубы красноватого дыма высоко стояли над ними… Тихая красота природы лежала рядом с мрачной картиной человеческого истребления и бедствия!
Шум, крики и говор нескольких десятков тысяч людей, стук повозок, ржание, фырканье и топот лошадей, доносившиеся из города и окрестностей, нарушали торжественное молчание наступавшей южной ночи. Пять отдельных, больших лагерей, расположенных возле города, резко бросались в глаза благодаря ярким кострам, и по ним можно было приблизительно определить силу каждого лагеря в 7–8 тысяч человек.
Наступила прелестная, тихая и теплая ночь. Здоровый горный воздух, пропитанный ароматическим запахом ореховых деревьев, чинара, каштана и душистых трав, мелодичное журчание воды в быстрых горных потоках и эта волшебная картина пылающего города и окрестных деревень – все возбуждало нервную систему, заставляло слегка забыться и мечтать. Молча смотрел я на эти всепожирающие огненные языки, охватившие весь город, и сердце невольно болезненно сжалось за этих несчастных жителей-болгар, лишившихся теперь, вследствие нашего легкомысленного набега, своего крова, имущества, а многие и жизни… Вспомнил также я о красавице, оставшейся в этом горящем Содоме. «Бедная Пембочка! – думал я, стоя у крутого лесистого оврага, на дне которого быстро стремился куда-то маленький ручеек. – Где ты теперь и что поделываешь? Наверное, какой-нибудь черномазый паша завладел тобой, и ты, как рабыня, беспрекословно исполняешь все его дикие прихоти!.. Эх, жаль турецкого языка не знаю, а то пробрался бы в город, нарядившись в платье какого-нибудь убитого турка, увез бы красавицу из гарема и отправил пока на Дон… Ведь в старину наши предки, казаки, таким образом и добывали себе жен!.. И как это раньше мне в голову не пришло этого!»
Резкий, пронзительный крик раздался вдруг в расстоянии шагов трехсот от меня, и снова все замолкло… Широко раскрыв глаза, с бьющимся сердцем, всматривался я в темноту, но ничего невозможно было разобрать. Оставаться на месте было опасно, и я со своими двумя спутниками осторожно перебрался несколько западнее и еще ближе к городу. Здесь я провел время до самого рассвета. Огни в турецких лагерях мало-помалу начали тухнуть, шум и говор почти прекратились, сделалось заметно прохладнее… Наконец, на востоке появилась светлая полоса, стало понемногу светать… Я в бинокль уже ясно различал расположение неприятельских войск, увидел те же пять больших лагерей, печальную картину разрушенного и сожженного города и несколько земляных батарей и траншей, устроенных турками в продолжение ночи… Все было вокруг тихо – враг наш, очевидно, спал!
Я подобрался еще ближе к городу, по крайней мере на версту, и меня никто не беспокоил, никто не видел… Признаться, меня немало удивляла эта беспечность турок и полное отсутствие мер охранения, уже не говоря о разведывании. Лихой кавалерийский отряд мог бы наделать им немало зол! Выбрав несколько позади новый наблюдательный пост, скрытый от взоров противника и удобный для обороны, я собрал всех своих людей и решил провести здесь полдня в наблюдении за неприятелем, а затем ехать обратно к своим.
Под утро меня сильно стало клонить ко сну, и даже о Пембе я совершенно позабыл. Но сознание долга, а главное, опасность быть открытым заставили отклонить всякую мысль об отдыхе.
Было по моим часам около семи, когда я заметил в двух лагерях движение, и вскоре затем две большие колонны вытянулись по направлению к Ени-Загре, причем одна шла по шоссе, а другая по большой дороге, вдоль подошвы Малых Балкан. Судя по числу таборов, эскадронов и батарей, довольно отчетливо виденных мною даже простым глазом, сила каждого отряда простиралась в 7–8 тысяч человек.
«Вероятно, – думал я, – Сулейман хочет с частью своих сил броситься на нас со стороны Ени-Загры, а с остальными оборонять Эски-Загру, ввиду чего он и настроил эти укрепления…»
– Ваше благородие! – шепотом прервал вдруг урядник мои размышления. – Вон турки на нас едут.
Я взглянул по указанному направлению и, действительно, увидел черкесский разъезд, прямехонько двигавшийся на нас. Сила разъезда была почти такая же, как и наша. Удрать незамеченным нельзя уж было, волей-неволей приходилось вступать в поединок. Я тихонько приказал взвести замочные трубки заряженных уже ружей, и спешенные казаки притаились за кустами. Лошади наши оставались несколько позади и в лощине. «Ждите команды, братцы, и целиться лучше!» – предупредил я людей. Черкесы ехали совершенно беспечно, не замечая нас и, очевидно, не подозревая даже о возможной близости гяуров. Их маленькие лошаденки дружно шли по две в ряд. Впереди, на вороном коне, ехал стройный красивый черкес, вероятно, унтер-офицер.
Я уже хотел подать сигнал своим людям стрелять, как неожиданно, не доезжая каких-нибудь полутораста шагов до нас, разъезд своротил на восток и двинулся вдоль гор за своим отрядом. Очевидно, это был левый боковой разъезд турецких походных колонн. Опасность, таким образом, миновала, мы спустили замочные трубки и успокоились.
Но не прошло и четверти часа, как в тылу у нас, в горах, показался один черкес (вероятно, из шатавшихся мародеров). Выехав на возвышенное место, он осмотрелся, заметил вдруг нашу группу и в изумлении остановился. Он, видимо, был сильно поражен этою неожиданной встречей и, разинув рот, тупо смотрел на нас испуганными глазами. Я мог его легко снять с коня нашей берданкой, но боялся своим выстрелом поднять тревогу в Эски-Загре.
– А ну-ка, как бы нам этого черта поймать! – обратился я к казакам. – Сидоров, у тебя быстрый конь!
Сидоров понесся за черкесом, а последний, выстрелив в него, стал улепетывать по направлению к деревне Новая Махала. Догнать черкеса не удалось, так как в горах их лошади имеют, конечно, преимущество перед нашими степняками. «Однако он поднимет на ноги всех турок в Махали! Нужно давать тягу!» (Я позабыл упомянуть, что деревни Дервент и Новая Махала, лежащие в Малых Балканах к северо-востоку от Эски-Загры, были населены жителями-турками.) Мы быстро уселись на коней и без дорог, ориентируясь по компасу, оврагами, балками и перелесками благополучно добрались до бивуака отряда у деревни Ханкиой. Обо всем мною было доложено Краснову, Чернозубову, Сухомлинову и начальнику штаба генералу Нагловскому. Потребовал меня также и начальник отряда Гурко, и я снова подробно повторил рассказ о своей рекогносцировке и наблюдениях. Генерал со вниманием выслушал меня и затем поблагодарил за труды и старание.
