На этом, собственно, и кончается мое участие в Забалканском походе, который все-таки обеспечил за нами обладание одним из важнейших горных проходов – Шипкинским и еще раз доказал всему миру, что русский солдат способен на самые тяжелые, героические подвиги… Не на нем, конечно, лежит нравственная ответственность за те грустные последствия, которые постигли несчастных жителей Эски-Загры и окрестностей!..
[167]
Бригада наша, т. е. донские казачьи № 21 и 26 полки, вместе с другими кавалерийскими полками (казанскими и астраханскими драгунами, киевскими гусарами) направлена была к северу от Тырнова в деревню Ново-Никуп для отдыха и укомплектования в людях и лошадях. Здесь мы были обречены на скучное бездействие – самое несносное, томительное состояние в военное время и особенно тогда, когда другие работают, дерутся…
От скуки мы, офицеры, целыми ватагами ездили в Тырнов, который принял уже совсем другую физиономию после того, как я его видел в последний раз. Лавки, ресторанчики и кабачки попадались на каждом шагу. На улицах то и дело встречались, кроме офицеров, докторов и интендантов, всевозможные подрядчики и прихвостни гг. Когана, Горвица и Варшавского, разные аферисты, комиссионеры, мишурисы
[168] и другие гешефтмахеры
[169], слетевшиеся как мухи на мед, намазанные горизонталки со своими мадамами и прочая челядь, которая неизбежно всюду следует в тылу действующей армии. Вся эта спекулятивная орава с азартом накидывалась на добродушных и щедрых офицеров и алчно высасывала из их карманов трудовые желтые монетки. Содержание, правда, мы получали порядочное, но и цены на предметы первой необходимости стояли тоже довольно изрядные.
Скучно жилось в Новом Никупе. Проснешься утром в своей палатке (мы все стояли лагерем) и слышишь отдаленные орудийные выстрелы с трех сторон: с юга, со стороны Шипки, от Радецкого, с востока – из отряда наследника цесаревича
[170], с запада – со стороны Плевны и Ловчи, из отряда князя Имеретинского. И только с севера – далекого, родного – веяло миром, любовью и тишиной. Отсюда мы получали письма и известия от дорогих, близких людей, и в них находили нравственную поддержку для новых трудов, жертв и подвигов.
Как-то проснулся я на заре. Те же отдаленные выстрелы с трех сторон явственно доносились до моего уха. «Черт знает! – думал я, лежа на постели. – Да скоро ли, наконец, нас направят куда-нибудь?.. Неужели для конницы не могут найти никакого дела?.. Просто бессовестно: там товарищи умирают, мучатся, а тут кайфуешь себе, бездельничаешь, киснешь да шатаешься по тырновским кабакам!.. Попытаюсь-ка попроситься куда-нибудь!» И я решительно вскочил с постели, оделся и отправился к командиру полка.
– Господин полковник! Прикомандируйте меня, пожалуйста, к 1-й или 2-й сотне, которые остались на Шипке! – обратился я к нему.
– Что, захотелось подраться? – улыбнулся добродушно Краснов, хлопая меня по плечу. – Успеете еще, юноша, имейте терпение… Будет скоро и нам работа…
Так я ни с чем и ушел.
Вскоре, однако же, по бивуаку пронесся слух, что на днях нас двинут в Ловчу или Плевну. Во все полки пришли из России команды для укомплектования недостающих людей и лошадей и привезли нам новости из родных мест.
Наконец, 20 августа, из главной квартиры получено было предписание: кавалерии, стоящей в Новом Никупе, направиться к Плевне и Ловче. Все встрепенулись, просияли, ожили… Бригада наша двинулась на запад, и ночь с 22-го на 23-е провела на бивуаке между деревнями Павликени и Слатина, т. е. несколько восточнее Плевно-Ловчинского шоссе.
22 августа, как известно, отряды Скобелева и князя Имеретинского взяли штурмом город Ловчу. Находившийся в это время в Плевне Осман-паша, намереваясь помочь ловчинскому гарнизону и рассчитывая поспеть еще вовремя, вышел со значительною частью своих сил из Плевны и двинулся на юг, к городу Ловче. 23 августа, когда Ловча была уже в наших руках, силы эти имели столкновение как с нашим отрядом, так равно и с войсками Скобелева, выступившими им навстречу.
Утром рано, 23 августа, я был послан с разъездом в десять человек к деревне Зилково. По шоссе же к Плевне направился другой разъезд с хорунжим Платоновым. Проехав Зилково я стал подниматься в горы и вдруг увидел отступающей по шоссе разъезд Платонова. Вскоре он присоединился ко мне и сообщил, что турки наступают со стороны Плевны, что силы их довольно значительны и состоят из трех родов оружия.
– Ты, как старший, делай, что хочешь! – закончил свой рассказ Платонов.
– Да что ж тут делать с двадцатью казаками! – усмехнулся я. – Давай, брат, займемся наблюдениями.
В это время на возвышенности, покрытой кустарником и лежавшей по обе стороны шоссе шагах в тысяче от нас, показалась густая цепь турецкой пехоты, а за нею и сомкнутые части. Я рассыпал всех людей в цепь и послал с донесением к командиру полка, прося поддержки. Между тем турки, увидав нашу горсть, остановились, заняли позицию и простояли выжидательно минут двадцать. Но вот вдали, в кустах, мелькнул возле красной фески знакомый зловещий огонек, жалобно просвистел над головой смертоносный кусочек свинца, затем еще, еще и – целая огненная линия все ближе и ближе стала приближаться к нам…
Турки перешли в наступление. За цепью двигались сомкнутые части пехоты, а между ними – восьмиорудийная батарея. Позади, на красивых лошадях, два полка черкесов. Турок было около шести тысяч. Невольно залюбовался я в бинокль на черкесских всадников: один полк был на серых лошадях, другой – на белых. Таких чудных коней мне ни разу не приходилось видеть! И только после кампании, когда мне удалось быть на смотру турецких войск в Константинополе в присутствии султана, я видел подобных же великолепных лошадей. Так как бороться нашей горсти с такой грозной силой было бы безумием, то я, не отвечая на огонь турецкой пехоты, отвел свою цепь в деревню Зилково. Вскоре на смену мне явилась сотня Сизова, а я получил приказание присоединиться к полку.
Между тем, Краснов с тремя сотнями на рысях двинулся в тыл наступавшим туркам, приказав Сизову одновременно теснить их с фланга. Против сотни Сизова турки рассыпали, в свою очередь, цепь черкесов и, видя движение в свой тыл трех сотен Краснова, быстро заняли на поперечной возвышенности позицию и открыли учащенный пехотный огонь, и из двух орудий, по нашим казакам.
