Однако этот рассказ может ввести в заблуждение. Кажется, будто он описывает просто хорошего человека. Но когда мы сталкиваемся с человеком, ведущим себя изящно и непринужденно, мы, как правило, думаем, что он таким родился. “Лунь юй”, однако, показывает, что Конфуция следует воспринимать иначе. Он постоянно называет себя не особенно одаренным человеком, который просто “любит древность” и посвятил свою жизнь изучению Пути, переданному правителями Чжоу. Оглядываясь вокруг, Конфуций приходил в отчаяние, видя раздробленный Китай, который вот-вот рухнет в хаос (период Борющихся царств длился триста лет). Конфуций обратился к династии Чжоу (ок. 1000–700 годы до н. э.) и объявил время ее правления золотым веком, когда Поднебесная пребывала в гармонии с Небом. Чтобы снова обрести эту гармонию, с точки зрения Конфуция, следовало возобновить изучение забытых или с пренебрежением отброшенных древних культурных практик – Пути правителей Чжоу, открытого им самим Небом.
Конфуций считал, что грациозным и учтивым не рождается никто, и до конца жизни упрекал тех, кто думал, будто неотесанность может быть желанной или хотя бы социально приемлемой. В книге “Лунь юй” рассказывается, что однажды Конфуций, войдя в комнату, увидел там молодого человека по имени Юань Жан. Мы почти ничего не знаем о Юань Жане, но он кажется этаким древнекитайским хиппи (возможно, последователем Лао-цзы, с которым мы познакомимся в следующей главе; я всегда представлял Юань Жана с дредами, в мешковатой одежде и пахнущим пачули). Итак, Конфуций увидел чувака, который “в ожидании Учителя… сидел, раскинув ноги”. В указанной ситуации правильной является формальная, до сих пор распространенная в Японии поза: выпрямившись, подобрав под себя ноги. Юань Жан расслабился, раскинув ноги, что удобно, но фамильярно по отношению к старцу вроде Конфуция. Реакция Учителя прекрасна: “Кто в детстве не был кроток и послушен старшим, достигнув зрелости, не сделал ничего, что можно передать потомкам, и в старости все продолжает жить, не умирает – это разбойник”. И ударил невежу палкой по ноге. Не могу передать словами, как часто мне хочется взяться за палку, когда я имею дело с ленивыми студентами, в голос разговаривающими или жующими во время занятий. Удар палкой по ноге пошел бы им на пользу. Увы, университетские юристы посоветовали мне не делать этого, так что я удовлетворяюсь зачитыванием указанного отрывка и надеюсь, что до них дойдет: ведите себя прилично!
Несмотря на популярность в старом Китае образа мудрого старика даоса, отдыхающего в деревне, играющего в шахматы без цели и пьющего вино, куда шире была распространена стратегия достижения у-вэй, заложенная в “Беседах и суждениях” и разработанная Сюнь-цзы в конце периода Борющихся царств. С точки зрения Конфуция и конфуцианцев, состояния у-вэй можно достичь, всю жизнь упорно стараясь уйти от естественного. Эти философы были глубоко убеждены, что наши природные наклонности, если дать им волю, могут привести к очень неприятным последствиям. С их точки зрения, единственным способом достичь полноценной жизни и общественной гармонии было исправление нашей натуры в соответствии с культурным идеалом, заимствованным из прошлого. Их целью было у-вэй, но конфуцианцы понимали его как искусственно взращенную спонтанность, как плоды просвещения и образования, а не как результат плавания по течению.
Иначе говоря, Конфуций и Сюнь-цзы
, одобряя спонтанность как конечную цель, и на личностном, и на культурном уровне предпочитали рассудочное мышление. В случае индивида они подчеркивали важность силы воли, осознанного размышления о своем поведении и подавления, когда необходимо, чувственного мышления (что на ранних этапах обучения означало – почти всегда). Культурные формы, которые они превозносили, можно считать кристаллизацией деятельности рассудочного мышления людей прошлого, сосудом мудрости, проистекающей из рациональных рассуждений. Совершенно освоив и восприняв культуру, унаследованную от правителей древности, несовершенные по природе люди могут превратить себя в нечто прекрасное. Хотя их упор на рассудочное мышление может напоминать западную рационалистическую философию, подчеркивание Конфуцием роли личностной трансформации является, как мы увидим, существенным отличием.
Но никто не сможет познать эту древнюю мудрость самостоятельно. Конфуций говорил: “Я днями целыми не ел и ночи напролет не спал – все думал, но напрасно, полезнее – учиться”. Самостоятельные раздумья можно сравнить со случайными ударами по клавишам фортепиано: миллион обезьян за миллион лет, вероятно, сможет сочинить что-нибудь путное, но начать все-таки лучше сразу с Моцарта. Тот же мотив видим в “Цюань сюэ”
[6]:
Я пробовал глядеть вдаль, поднявшись на цыпочки, но не увидел того простора, который видно с высоты. Когда стоишь на высоком месте и зовешь кого-либо рукой, рука не становится от этого длиннее, однако ее видно издалека. Если крикнуть по направлению ветра, голос не станет от этого сильнее, однако слушающий слышит его очень отчетливо. Если ехать в повозке, запряженной лошадьми, ноги не станут от этого быстрее, однако можно преодолеть расстояние в тысячу ли. Если плыть в лодке, от этого не станешь лучше плавать, однако можно переплывать большие и малые реки. При рождении совершенный человек не отличается от других. [Он отличается от остальных тем, что] умеет опираться на вещи.
Под “вещами” подразумеваются культурные практики, доставшиеся от династии Чжоу: плоды рассудочного мышления. Сюнь-цзы хотел подчеркнуть, что тот тип естественности, который ценил Конфуций, не растет на деревьях, а достигается тяжелым трудом. Иначе говоря, он делал акцент на том, что чувственное мышление нужно подавить и полностью изменить с помощью заслуживающего доверия рассудочного. Эволюционная структура нашего телесного разума показывает, что Сюнь-цзы был в чем-то прав.
Чувственного недостаточно: зачем нам нужны сознание и культура
Итак, в недавних работах по когнитивным наукам подчеркивается сила чувственного мышления. Оно быстрое, экономное, действенное и отвечает за большую часть того, что мы делаем. После изучения этой литературы складывается образ сознательной психической деятельности как спортивной группы поддержки, которая скачет вокруг, порождая шум по поводу того, что происходит на поле, хотя и никак не участвует в игре. Возникает вопрос: если сознательная психика затратная и медленная, а неосознаваемая – быстрая и продуктивная, зачем вообще нужна сознательная психическая деятельность?
Ученые предлагают некоторые ответы
на этот вопрос, проливая, таким образом, свет на достоинства конфуцианской стратегии. Когнитивисты показали, что сознание окупается, позволяя нам справиться с рядом впечатляющих задач. Во-первых, она проявляет гибкость там, где автоматические навыки наталкиваются на стену. Как мы видели, когда неосознаваемая психика заходит в тупик, она посылает сигнал SOS (через переднюю цингулярную кору) сознательной психике, требуя взяться за дело, понять, что не так, и попробовать это исправить. Сознание также служит арбитром, когда бессознательные желания приходят в конфликт друг с другом (желание поесть сладкого противостоит желанию пойти поспать) и когда преодоление бессознательных желаний служит нашим интересам в долгосрочной перспективе (желание поесть сладкого противоречит намерению сбросить вес).
