Глава 5
Старайся, но не слишком: о пестовании ростков морали
В период Борющихся царств потерпевшим поражение представителям династии Шан было позволено укрыться в царстве Сун. Возможно, из-за ассоциаций с этой неудачей “человек из Сун”, глупец и неумеха, в текстах того времени стал мишенью для насмешек. Кажется, впервые этот персонаж появляется в книге “Мэн-цзы”:
Среди жителей владения Сун был такой, который возымел печаль по поводу того, что его всходы на поле не растут. Он начал подтягивать их руками из земли. Вернувшись домой сам не свой от таких усилий, он сказал своим домашним людям: “Ну и намаялся же я сегодня! Я помогал всходам расти!” Сын его побежал в поле разглядывать ростки, а они все завяли.
Так появилась китайская поговорка, которая описывает усилие, ведущее к прямо противоположному результату: “Тянуть ростки, помогая им расти”. Мэн-цзы хотел этим показать путь достижения состояния у-вэй: “Нужно работать над этим, но не через силу. Не уподобляйтесь человеку из Сун!” Очевидно, у него были две мишени: те люди, которые слишком стараются, и те, которые не стараются вообще: “Но пользы всходам не только не приносят, а губят их как те, кто не пропалывает их, полагая, что в этом нет пользы, и оставляет их на произвол судьбы, так и те, кто подтягивает руками ростки из земли, якобы помогая этим их росту”.
Мэн-цзы провозгласил себя последователем Конфуция и считал долгом защищать конфуцианство от философов-конкурентов. Первыми были примитивисты – последователи Лао-цзы, воспринимавшие у-вэй буквально как “недеяние”: отрицая культуру и самосовершенствование, они “не пропалывали всходы”. Второй угрозой являлись моисты, “подтягивающие ростки”: они полностью отрицали у-вэй и отстаивали совершенно рациональную модель этики (вполне уместную на современном нам Западе). “Земледельческую” модель нравственного совершенствования Мэн-цзы, которая совмещает необходимость усилий с идеалом естественности, можно считать ответом обеим названным школам. Попутно она решает проблемы стратегий достижения у-вэй и Конфуция, и Лао-цзы.
Хотя Мэн-цзы во всеуслышание объявлял о своей приверженности конфуцианству, он находился под таким сильным впечатлением от воспевания Лао-цзы “естественности”, что сильно изменил конфуцианскую мысль. Поэтому мы рассматриваем его отдельно
, а не вместе с Конфуцием и Сюнь-цзы. Мэн-цзы, верный конфуцианским ценностям и в то же время увлеченный той идеей, что у-вэй проистекает из наших наклонностей, а не навязывается извне, предложил уникальную версию конфуцианства, которая кажется довольно привлекательной и сейчас. Мэн-цзы пытался примирить традиционализм Конфуция и Сюнь-цзы с радикальным примитивизмом Лао-цзы. Отвечая мыслителям, которые утверждали, что единственным ответом на социальный хаос периода Борющихся царств может быть следование каждым человеком строгому рационалистическому моральному кодексу, Мэн-цзы заявлял, что правильным выходом является конфуцианский упор на у-вэй. Нам действительно нужно взращивать мораль, но любая жизнеспособная модель нравственного воспитания должна быть основана на телесной спонтанности. Чтобы вести себя нравственно, нужно стараться, но не слишком, и это в каком-то смысле не противоречит наклонностям. Вы точно не хотите подтягивать собственные всходы.
Против рационализма: одним только рассудком не обойтись
Моисты – представители направления, основанного Мо-цзы, – разделяли обеспокоенность Конфуция нравственным хаосом своей эпохи, однако не проявляли энтузиазма относительно акцента на эмоциональном обучении и приверженности традиционным культурным формам. С их точки зрения, эта стратегия вела к затуманиванию ума, кумовству и коррупции, не говоря уже об огромных зря потраченных деньгах и времени. Они призывали к радикальной реорганизации общества
на абсолютно рациональных основаниях (максимизация благосостояния, населения и порядка в государстве). Сложные ритуалы и дорогие музыкальные выступления, лежащие в основе конфуцианской практики, должны быть упразднены: они забирают здоровых молодых людей с полей и из мастерских, где те могли бы делать что-нибудь действительно полезное. Сыновняя почтительность должна быть переосмыслена и направлена с собственных родителей на всех родителей в стране. И никакого фаворитизма!
Моистское нравственное “обучение” (насколько здесь уместно это слово) состояло в усвоении одного-единственного принципа: как определить последствия поступка и вычислить, приведут ли эти последствия к умножению благосостояния, населения и порядка в государстве. Если ответ отрицательный, значит, поступок дурной. Моральный выбор, таким образом, существенно упрощался. Никакого больше пестования
длиною в жизнь нравственного чутья! Этот конфуцианский подход, с точки зрения Мо-цзы, был элитаристским и приводил к злоупотреблениям. Моральный выбор должен быть беспристрастным, как решение простого уравнения. Взвесь положительные и отрицательные стороны, оцени последствия и действуй в зависимости от результата.
Предположим, что ваш отец умер. Быстрая эмоциональная реакция требует почтить его память долгим трауром и устроить роскошные похороны. Увеличит ли благосостояние, население и порядок в стране ваше уклонение от работы и затраты на гроб, участок земли и все прочее? Конечно нет: производительность вашего труда снизится, а материальные ресурсы будут потрачены без нужды. Следовательно, похороните отца в простой могиле без таблички и возвращайтесь к работе. Это будет противоречить вашим эмоциональным порывам, но лишь потому, что ваши эмоции беспорядочны и эгоистичны. Общественный порядок требует, чтобы они были подавлены.
Эта, пусть безжалостная, модель (сейчас называемая утилитаризмом или консеквенциализмом) сохранилась по сей день и, более того, стала одной из доминирующих в современной западной этике. Нынешние версии утилитаризма немного менее странные, потому что обычно ориентированы на максимизацию вещей (например удовлетворенности или избавления от страданий), которые интуитивно привлекательнее критериев Мо-цзы (благосостояние, население и порядок в стране). Тем не менее и современный утилитаризм временами требует такого, что, будучи безупречно оправдано рационально, противоречит тому, что мы считаем нормальными эмоциональными реакциями. Так, Питер Сингер (наверное, самый известный современный философ-утилитарист) заключил, среди прочего, что эвтаназия увечных младенцев в некоторых случаях оправдана и что, пока мировой уровень бедности остается в пределах современных значений, аморально не отказываться
в пользу бедных от своего дохода сверх необходимого для поддержания минимального уровня благосостояния.
Выводы Сингера поражают (особенно нефилософов) как выбивающиеся из нормальной человеческой психологии. Хотя мы можем рациональным путем убедить себя, что трудно оправдать покупку своему пятилетнему ребенку велосипеда, когда в мире миллионы пятилетних детей, которым не хватает пищи, население развитых стран продолжает покупать детские велосипеды. Более того, хотя мы, как правило, восхищаемся праведниками вроде матери Терезы, отдающими другим все, большинство уважает таких людей издалека. В доведенном до крайности альтруизме есть нечто нечеловеческое, и мы не требуем его ни от себя, ни от друзей.
