к жизни.
Красноречиво, но мрачно. Это описание вполне можно счесть диагнозом проблем нашего общества, постоянно стремящегося к чему-то – и удивительно, что эти слова написаны две тысячи лет назад. Тот факт, что фрагмент направлен против жителей Китая периода Борющихся царств, подтверждает, что проблемы не слишком изменились за тысячи лет. Нельзя не подумать о карьеристах, жертвующих молодостью, здоровьем и семьей, пытаясь добраться до вершины, только чтобы обнаружить, что, наконец заняв угловой кабинет, они вымотаны и слишком удручены, чтобы наслаждаться этой победой. Также в голову приходят обитатели богатых пригородов, прямо из “Отчаянных домохозяек”, накапливающие имущество, покупающие все более вместительные дома, модные машины, занимающиеся на тренажерах, увлекающиеся пилатесом, сплетничающие в клубе – и постоянно преследуемые смутным ощущением бессмысленности всего происходящего. Согласно Чжуан-цзы, единственный способ выскочить из беличьего колеса – перестать стараться, перестать узнавать все больше, перестать культивировать “я”. Учитесь расслабляться и позволяйте идти всему своим чередом. Как только это удастся, мы откроемся миру и людям, и у-вэй само придет.
Забудь и отпусти
Тон, которым Чжуан-цзы критикует современное ему общество
, и его подозрительность по отношению к рассудочному мышлению и императивная мораль очень похожи на то, что мы видели в “Дао дэ цзин”. Навязанные обществом ценности сбивают нас с пути, многознание опасно, навязанная мораль безнравственна: слушай “чрево”, а не разум или “очи”. Поэтому позднее, когда библиотекари составляли каталог императорской библиотеки, они определили “Дао дэ цзин” и “Чжуан-цзы” как “даосские” тексты и пометили их вместе. Эта характеристика дожила до наших дней. Однако важно понимать, что “даосы”, в отличие от конфуцианцев, не были представителями формально существующей школы, и за сходством скрываются важные различия. Например, несмотря на тревогу по поводу фальшивого, суетного потребительского общества, Чжуан-цзы не считал, что можно просто сбежать из него. Он думал, что опрощение – это столь же неверно, как конфуцианство или моизм, потому что подразумевает конкретный “правильный” путь, противопоставленный “неправильному”. Чжуан-цзы посмеялся бы над хиппи 60-х годов точно так же, как над их родителями.
С точки зрения Чжуан-цзы, нужно было не убеждать других или хвалить себя за правоту, а выйти за пределы понятий правильного и неправильного: “Всякое «это» есть также «то», а всякое «то» есть также «это». Там говорят «так» и «не так», имея свою точку зрения, и здесь говорят «так» и «не так», имея свою точку зрения. Но существует ли в действительности «это» и «то», или такого различия вовсе не существует? Там, где «это» и «то» еще не противостоят друг другу, находится Ось Пути. Постигнув эту ось в центре мирового круговорота, обретаем способность бесконечных превращений: и наши «да», и наши «нет» неисчерпаемы. Вот почему сказано: нет ничего лучше, чем прийти к прозрению”. Герои “Чжуан-цзы” живут более или менее обычной, цивилизованной жизнью. Повар Дин и краснодеревщик Цин действуют в рамках конфуцианской культуры: Дин разделывает тушу для ритуального жертвоприношения, а Цин вырезает раму для колоколов для музыкального представления.
Однако персонажи Чжуан-цзы отличаются. Начнем с того, что они очень разные. Пока Конфуций и Мэн-цзы водили дружбу с князьями, Чжуан-цзы бродил по мастерским и кухням (от которых Мэн-цзы презрительно советовал благородному мужу “быть подальше”) и восхищался тем, что он видит. А видел он ремесленников, мясников, паромщиков, чья естественная легкость и открытость миру могли многому научить недовольных интеллектуалов. В беседе Чжуан-цзы часто старается выдернуть Хуэй-цзы из умственного кокона и отправить в мир, где он мог бы следовать за телом, а не рассудком. Мудрецы Чжуан-цзы оказываются горбунами, прокаженными, колдунами и преступниками с отрубленными ногами – то есть “сорняками”, которым не нашлось места в ухоженном нравственном саду Мэн-цзы, но зато лучше, с точки зрения Чжуан-цзы, представляющими подлинную естественность.
Мудрецы из “Чжуан-цзы” отличаются и тем, что не придерживаются определенных ценностей. Они живут своей жизнью и преследуют свои цели, но сохраняют открытость, позволяющую изменить курс, когда этого потребуют обстоятельства, или отказаться от чего-либо, из блага превратившегося в обузу, и сосредоточиться на другом. Они подавляют рассудочное мышление, чтобы их чувственное мышление стало управлять более или менее непосредственно, с минимальным участием сознательной психики. Секрет, разумеется, в том, как его отключить.
Что нужно сделать Хуэй-цзы, чтобы выпутаться из сети общественных норм, открыть мир таким, каков он на самом деле? Он должен забыть и отпустить. Как это сделать? Избавиться от власти рассудка. Наиболее очевидно это показано в знаменитом отрывке, где Чжуан-цзы вспоминает о беседе Конфуция с его любимым учеником Янь Хоем (и где Конфуций почему-то излагает идеи
в духе Чжуан-цзы). Янь Хой слышит о правителе соседнего государства, который угнетает свой народ, и решает навестить этого типа и наставить его на путь истинный. Конфуций сомневается, что Янь Хой сможет преуспеть и даже просто вернуться с головой на плечах. Проблема в том, что Янь Хой руководствуется неправильными принципами: заемным знанием, своей гордыней, предполагающей, что он мудрее и лучше правителя, и, как полагает Конфуций, нескрываемым желанием заслужить славу героя, перевоспитавшего злого князя. Янь Хой предлагает несколько вариантов поведения, и Конфуций отвергает их все. “Ты со своими планами слишком полагаешься на свой ум”, – сетует мудрец. Наконец Янь Хой сдается. “Мне больше нечего сказать, – вздыхает он. – Прошу вас, учитель, дать мне совет”.
– Постись, и я скажу тебе, – отвечал Конфуций. – Действовать по собственному разумению – не слишком ли это легко? А тот, кто предпочитает легкие пути, не узреет Небесного сияния.
– Я из бедной семьи и вот уже несколько месяцев не пил вина и не ел мяса. Можно ли считать, что я постился?
– Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.
– Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?
– Сделай единой свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем, не слушай сердцем, а слушай духовными токами (ци). В слухе остановись на том, что слышишь, в сознании остановись на том, о чем думается. Пусть жизненный дух в тебе пребудет пуст и будет непроизвольно откликаться внешним вещам. Путь сходится в пустоте. Пустота и есть пост сердца.
Многие на Западе сейчас знакомы с концепцией ци, которую в древнем Китае считали энергией, текущей во всех живых существах. К IV веку до н. э., когда писал Чжуан-цзы, значение термина ци стало означать также силу, прямо связывающую людей с их истинной, Небесной природой. Это религиозный взгляд на ци, соединяющий его с сакральной внутренней силой личности: “духом” (вспомним “духовные желания”, направляющие нож повара Дина). Из-за связи с Небом ци также предоставляет уникальный прямой доступ к Небесному замыслу. Это мы видим в истории о краснодеревщике Цине: его способность освобождаться от власти рассудка позволяет “небесному соединяться с небесным”.
