14 ноября 2012 года на Таймс-сквер туристка тайно сфотографировала полицейского, присевшего, чтобы помочь босому бездомному надеть ботинки. Фотографию опубликовали на странице нью-йоркской полиции в “Фейсбуке”, и она мгновенно разошлась по Сети. Полицейский Лоуренс Депримо был настолько растроган страданиями босого человека, что забежал в ближайший магазин и купил ему пару обуви. “Было очень холодно
, и ноги этого человека были в волдырях, – рассказывал он позднее. – На мне было две пары носков, а я все равно мерз”. История оказалась очень удачной для образа нью-йоркской полиции, но секрет ее привлекательности в спонтанности действий Депримо и случайности того, что кто-то случайно снял его. Представьте, что полицейский знал о фотографе и красовался перед камерой и его поступок был продиктован жаждой славы, а не состраданием. Это знание немедленно превратило бы трогательную историю в ужасный спектакль. Само действие волшебным образом изменилось бы, хотя все в мире осталось прежним: полицейский лишился бы 75 долларов, а бездомный приобрел новые ботинки. В нас живо неискоренимое убеждение, что акт “сострадания”, предпринятый без правильной мотивации, – просто имитация добродетельности. С другой стороны, доказательства искренности и спонтанности
в области морали вдохновляют и трогают нас.
Эта проблема занимала древнегреческого философа Аристотеля. Он сравнивал навыки и добродетель
. Когда речь идет о навыке вроде игры на фортепиано, мы без труда можем представить, как долгое обучение приводит к устойчивому навыку. Хотя многие дети, которых заставляли годами заниматься музыкой, могут ненавидеть фортепиано, немногих счастливчиков эта мука в конце концов приводит к высокому уровню мастерства и искреннему удовольствию. Однако если речь о добродетели, например сострадании, то совсем не очевидно, чем может помочь тренировка. У нас есть ощущение, что если я спонтанно не ощущаю сочувствия к бездомному с покрытыми волдырями ступнями, то покупка ему пары ботинок не превратит меня в милосердного человека. Даже если я сотнираз заставлю себя поступить так, как поступил бы милосердный человек (будто играя гаммы), нельзя понять, как и когда я стану искренне милосердным. В определенном смысле добродетели кажутся тем, что невозможно достичь усилием: они у вас либо есть, либо нет.
Именно разница между навыками и добродетелями определяет парадокс у-вэй. Хотя китайские мыслители иллюстрировали аспекты у-вэй рассказами о поваре Дине и краснодеревщике Цине, у-вэй, которого они хотели достичь, было нравственным по сути. Об успехах в разделке туш они думали в последнюю очередь. Так что парадокс существует из-за того, что ценности, которые нравятся людям и которые те ценят в других, основываются на том, кто ты, а не на том, что ты делаешь. Они отражают постоянное внутреннее состояние, а не только поведение. Они связаны с ценностями, потому что приверженность общим ценностям позволяет существовать большим сообществам. Так что недостаточно совершать благородные поступки: нужно быть благородным человеком. Это невероятно трудно, и поэтому у-вэй с таким трудом достигается и является столь эффективным сигналом надежности. Нас привлекают люди в состоянии у-вэй, они обладают дэ, потому что эволюция заставила нас ориентироваться на сигналы искренности (которые трудно подделать и еще труднее испытать по желанию) в человеческом взаимодействии.
К чему мы пришли? Если парадокс реален и возникает из основных структурных черт цивилизованной жизни, то не удивительно, что ни один китайский мыслитель не пришел к простому, надежному решению этой проблемы и что люди из разных регионов планеты сталкивались с тем же противоречием. Собственно, поэтому мы называем это парадоксом: если бы имелся ответ, мы говорили бы о “задаче” или “загадке”
. Парадоксы невозможно разрешить: с ними нужно научиться жить. Как? Мы обсудим это в последней главе.
Глава 8
Урок у-вэй: как жить с парадоксом
Так что делать тем, кто желает достичь состояния у-вэй, но еще не сделал этого? Дорога, кажется, привела нас туда, откуда мы начали. Цикличность вообще свойственна поздней дальневосточной религиозной мысли, где стратегии “стараться” и “перестать стараться” сменяли друг друга, но ни одна не взяла верх. Противоречие раздирает и другие религиозные и философские традиции. На первый взгляд это странно: неужели за пару тысяч лет нельзя было разрешить его? Но когда Судзуки Сюнрю говорит своим ученикам-американцам, что стараться – плохо, но необходимо, он почти повторяет надпись из Годяни: “Вы не можете пытаться, но вы не можете и не пытаться. Пытаться неправильно, но и не пытаться – неправильно”. Неужели мы ничем не лучше человека, написавшего это в IV веке до н. э.?
Да, ничем. Но мы по крайней мере представляем себе, почему. Парадокс у-вэй проистекает из проблем сотрудничества и доверия. Если бы его можно было устранить посредством доктринальных реформ или новой техники самосовершенствования, он не выполнял бы свою задачу. В то же время должен иметься способ обойти этот парадокс на практике – позволить человеку, не находящемуся в у-вэй, достичь этого состояния. Иначе у нас бы не было Конфуция, без усилий добродетельного, или искренне не имеющего желаний мудреца из текста Лао-цзы. Страдающие бессонницей не смогли бы уснуть, эгоистичные дети не смогли бы научиться заботиться о других, а отчаявшиеся одиночки никогда не добивались бы свидания. Более того, как мы видели в предыдущей главе, цивилизация просто погибла бы.
К счастью для нас, древние китайцы уже изучили все достойные стратегии движения человека к у-вэй. Так, можно “отделывать и полировать”: подвергать себя долгому обучению, призванному в итоге привить правильный подход к жизни. Можно опроститься: активно отрицать стремление к цели, надеясь, что тогда она будет достигнута без усилий. Можно попытаться найти врожденные начала желаемого поведения внутри себя, а потом взращивать их, пока они не станут достаточно сильны и не возьмут верх. Можно просто плыть по течению: забыть о старании и о не-старании и дать ценностям, которые вы хотите развить, подхватить и нести вас.
Какая стратегия лучше? И, что куда важнее для наших современников, что именно делать, если мы не можем познакомиться с девушкой? Как пытаться встретить кого-то, не вырабатывая анти- дэ, которое отпугивает всех вокруг? Какие у нас есть варианты, если мы – как Стив Бласс, видящий, как мечта его жизни исчезает на глазах, потому что он не может расслабиться и снова полюбить бросать мяч? Что, если мы не настолько милосердны, мудры, смелы или проницательны, как нам хотелось бы? Мы можем любить себя такими, какие мы есть, но обычно этого не делаем. Во всех религиях, которые я изучал, существует ощущение, что есть хоть что-нибудь, что нам стоит изменить в себе или своих отношениях. Вопрос в том, как добиваться этого, не отрезая себе путь к у-вэй.
Спустя почти две с половиной тысячи лет никто на планете не нашел абсолютно надежное решение задачи. Дело, во-первых, в том, что парадокс действительно существует, а во-вторых, рассмотренные выше стратегии различаются по своей целесообразности по меньшей мере в двух отношениях.
