– Я не вполне вас понимаю.
– Как вы оказались в Турции?
– Меня вызвали в штаб группировки НАТО. Я прибыла рано утром, но успела немного поспать: совещание назначили на шестнадцать часов. Меня представили моему напарнику уорент-офицеру Митчеллу, и мы отправились на задание. Нам предстояло ночью вылететь из Аданы на усовершенствованном вертолете «Ю-эйч-60», выполненном по технологии «стелс». Мы должны были войти в воздушное пространство Сирии на очень малой высоте и взять образцы воздуха приблизительно в двенадцати милях к югу от границы, в окрестностях Эр-Ракки.
– Вы сказали, что прежде не были знакомы со своим напарником. Однако в армии предпочитают слетавшиеся экипажи. Странно, что на столь ответственное и рискованное задание вас отправили с незнакомым человеком. Почему вторым пилотом с вами не полетел ваш обычный напарник?
– Он перевелся в другой экипаж.
– Почему?
– Спросите у него.
– Уже спросил. Будете ли вы удивлены, узнав, что ваш бывший напарник попросил перевести его куда угодно, лишь бы он летал с другим первым пилотом? Если не ошибаюсь, по отношению к вам он употребил несколько эпитетов: «упрямая», «своенравная», «раздражительная». У него богатый лексикон.
– Он обожает «скрабл»
[5].
– Именно поэтому вы не поладили между собой?
– Лично я против него ничего не имела.
– По-моему, вы уклоняетесь от ответа. Редко можно встретить человека, готового поставить под угрозу свою карьеру в армии только потому, что ему не нравится чье-то общество.
– Мы расходились с ним в разных вопросах, но я никогда не допускала, чтобы наши споры сказывались на полетах. Не моя вина, что мой бывший напарник не смог поступить таким же образом.
– Значит, вы не виноваты в том, что людям трудно с вами сработаться. Просто такая вы есть.
– Наверное. Послушайте, вам нужно вытащить из меня признание в том, что в общении я не самый приятный человек? Ладно, я это подтверждаю. Но ведь мы сидим здесь не для того, чтобы обсуждать мое обаяние, верно? Вы хотите узнать, как я разбила вертолет стоимостью двадцать миллионов долларов посреди фисташковой рощи, да?
– Можно начать и с аварии. Итак, вам предстояло взять образцы воздуха – но с какой целью?
– В НАТО считают, что в Сирии на протяжении многих лет ведется ядерная программа, и хотят положить ей конец. Еще в две тысячи седьмом году Израиль разбомбил какой-то объект, предположительно ядерный реактор, но в НАТО не желают предпринимать решительные шаги, опираясь на скудные данные и догадки.
– Ваше начальство предпочло бы получить неопровержимые доказательства, прежде чем предпринять военную операцию.
– Оно хочет застать сирийцев со спущенными портками. Источник в сирийской военной разведке сообщил американцам, что в окрестностях Эр-Ракки проводятся подземные испытания, а поскольку Сирия отказывается допустить международных инспекторов в свои ядерные центры, мы должны были воспользоваться тайными способами.
– Входило ли в вашу задачу что-либо помимо взятия проб?
– Нет. Нам предстояло слетать туда и обратно. Нас снабдили весьма громоздким оборудованием, позволяющим определить по пробам воздуха наличие ядерной активности. Мы вылетели с военно-воздушной базы Инджирлик в два часа ночи, как и было запланировано. Примерно час мы двигались на восток вдоль границы, затем повернули на юг и вошли в воздушное пространство Сирии. Минут двадцать мы летели над самой землей, на высоте восемьдесят футов. Назначенной точки мы достигли приблизительно в три пятнадцать, взяли пробы и стали возвращаться обратно, следуя тем же курсом.
– Вы сильно волновались?
– Вы шутите! Я нервничаю, только если забываю вовремя оплатить счет за телефон. Нет, там совсем другое! Но если серьезно: ты летишь на бреющем со скоростью сто шестьдесят миль в час над вражеской территорией да еще используешь прибор ночного видения. Если от этого у вас не будет колотиться сердце, тогда я не знаю, что еще вам надо. В общем, отвечаю на ваш вопрос: да, мы оба были на взводе. Вокруг ничего не видно, можно смотреть только в прибор ночного видения. Возникает ощущение, что ты с невероятной скоростью несешься по узкому туннелю, залитому зеленым светом.
– Все прошло по плану?
– Как часы. Меньше чем через двадцать минут мы возвратились в воздушное пространство Турции. Я поднялась на восемьсот футов, и мы поспешили отойти подальше от границы. Мы приближались к Харрану, когда заметили прямо перед собой странный свет. Это были не городские огни. Внизу простиралась сельская местность, да и цвета были не те. И вдруг – ни с того ни с сего – двигатель заглох и в кабине воцарилась темнота.
Было слышно, как, замедляясь, вращается по инерции несущий винт, а потом наступила тишина. От земли исходило бирюзовое сияние. Бесчисленные деревца или кустарники, посаженные ровными рядами в тридцати футах друг от друга, напоминали ковер, а между ними, как прорехи, мелькала голая почва. Мы сидели в кабине и молча таращились вниз. Зрелище было сюрреалистическое… и умиротворяющее. Но вскоре вертолет камнем полетел вниз.
Когда мы грохнулись, меня оглушило, потому что в забрало шлема меня ударила подушка безопасности. Наконец я очнулась. Мой напарник куда-то исчез. Старик в белой хлопчатобумажной рубахе пытался расстегнуть ремни, удерживающие меня в кресле. Ему, думаю, было лет шестьдесят. Смуглое, сморщенное лицо. Глядя на меня, он что-то пробормотал, наверняка сознавая, что я не понимаю ни слова. Затем он широко улыбнулся. У него недоставало передних зубов, но глаза у него оказались добрые и участливые. Придя в себя, я помогла старику расстегнуть ремни.
Он осторожно вывел меня из кабины, перекинув мою руку себе на плечо. Внезапно кто-то схватил меня за другую руку – молоденькая девчушка лет шестнадцати. Я заметила, что она очень красива, хотя она не поднимала головы. Девушка почти ничего не говорила. Старик обратился к ней. Он мог быть ее отцом или дедом. Они усадили меня на землю – шагах в ста от вертолета, и старик дал мне глотнуть воды из фляжки. Девочка протянула мне тряпицу и указала на мой лоб. Поскольку я не возражала, она приложила тряпку к моему правому глазу, а через пару секунд отняла ее от моего лица и спрятала. Вероятно, надеялась на то, что я не замечу кровь.
– Где был ваш напарник?
– Сперва я не могла понять. Только спустя минуты две я увидела людей, столпившихся за вертолетом. Я поднялась на ноги. Девушка твердила мне что-то на турецком – полагаю: «Не надо вставать». Но я поплелась к свету и замерла на краю огромной воронки, изуродовавшей фисташковую рощу. А сияние… оно так и не померкло и было очень ярким.
Митчелл стоял там вместе с местными жителями. Он даже обнял меня и прижал к себе. Казалось, он искренне обрадовался, увидев меня живой.
