Арена вздрогнула: Верхогляд издал раскатистый рев и умостился мордой в песок.
Шатци прыгнул на выпуклую пупырчатую спину, бросил руку с мечом к тролличьему затылку, обозначив укол, и что есть духу проорал наш варварский клич (я не стану его озвучивать, иначе вы оглохнете).
— Победа! — в свою очередь крикнул я. — Ты — лучший!
Великолепный, чудесный, максимальный результат.
На скамьях захлопали.
Я оглянулся и скрипнул зубами: Джальтана аплодировала стоя.
— Фати-и-ик! — подал голос Верхогляд, откашливая песок. — Ы-ы-ы-ы! Мы так не договаривались! Это станет клану в лишнего поросенка!
В пылу победного восторга Шатци сдернул с тролля портки, нацепил их на меч и размахивал этим «флагом» над головой.
* * *
Шатци любил побеждать и не любил проигрывать. А еще — он терпеть не мог, когда на него сваливалась слишком большая ответственность вроде той, что придавила его в Зале Оракула. Придавила слишком сильно.
Конец первой интерлюдии, мы возвращаемся в Зал Оракула.
5
И наступила тишина.
Я стоял в Зале Оракула, куда так стремился попасть, со связанными за спиной руками. Скрытые туманом, мои спутники хранили стоическое молчание. Смело, что и говорить! Затем, однако, я услышал не вполне стоическое мычание знакомой мне гномши (она уже мычала так на поле Хотта) и скулеж знакомого мне монарха, после чего сообразил, что спутникам моим попросту заткнули рты. Это — чтобы не сжевали веревки. Фальтедро, впрочем, сделал милостивый реверанс в сторону тупицы-варвара — мой рот он оставил свободным: жуй чужие веревки, авось да пережуешь за отпущенные тебе минуты. Если учесть, что Монго по-прежнему был их ушами и глазами, магам предоставлялась возможность славно поразвлечься, наблюдая (больше слушая, конечно) мои суетные попытки освободиться и бесславную кончину от рук смертоносца.
Кви-и-иши-и… шии-и-и мо-о-о ква-а-ай…
Шепот снова возник в голове — яростный, злобный.
Я напряг запястья, но веревки (и узлы) были сделаны на совесть.
Все наше оружие забрали кверлинги. Интересно, какие у меня шансы победить Охотника Борка голыми руками? Меньше, чем если бы я решил убить ежа голым задом.
Мысли мои сковал паралич. Я впал в прострацию, мой скромный гений, помогавший ранее выбираться из передряг, убыл в бессрочный отпуск, подхватил там моровую язву и помер.
Я попытался вызвать амок, чтобы на сверхчеловеческом усилии порвать веревки, но и он спрятался, скукожился до размера ореха где-то в желудке.
Из глубин зала донесся странный звук, похожий на шуршание крыс в старых пергаментах: «Сноф, сноф!» — примерно так.
Что за чертовщина…
Я напрягся.
Кто-то, прохрипев «уф-ф-ф!», дернул меня за запястья.
Я подпрыгнул, наверное, выше собственной головы и упал на камни Зала, неловко выставив локоть. Перед моим носом возникло окровавленное лицо эльфийского принца. В руках он сжимал маленький серебряный ножик-чинку. Боевое оружие эльфийской аристократии, не иначе.
— Тион… крентенел… псс-ха-а-а…
Кверлинги не связали принца! Фальтедро счел его покойником, у которого по странному недоразумению все еще билось сердце.
Я извернулся, скрежеща зубами от боли в ушибленном локте, и подставил запястья под ножик эльфа. А перед глазами стояло его лицо — с неподвижными, стеклянными, черными как ночь глазами. Счет времени жизни Квинтариминиэля пошел на мгновения.
Кви-и-и-ши-и-и…
Как же достал этот безумный издевательский шепот! Эй, вы там, на верхотуре, закройте свои рты, иначе пробью дыру в потолке!
Я разнял руки, стряхнул с запястий остатки веревок.
Принц смотрел на меня пустеющим взглядом.
— Брось… нашу… прелесть… время… истекает… аллин тир аммен!
Великая Торба…
Нет времени размышлять, он сейчас умрет, и что я тогда скажу Виджи? Прости, родная, я не смог убить твоего отца, хотя он так просил.
Время, Фатик…
— Уклончиво ночная морда, — прохрипел Квинтариминиэль. — Аллин тир а… а… а…
Я взял и бросил.
Затем отступил от края (провал не был защищен даже хилым парапетом) и вздохнул.
Успел — или нет?
Принял ли Оракул жертву?
«Сноф-сноф!»
Ближе… Что за звук?
Добрая фея, известная также как эльфийская ведьма, все еще пребывала в болезненной летаргии, но сознание, кажется, постепенно возвращалось к ней. Держись, все будет хорошо! Фатик гарантирует это!
— Брутально, мастер Фатик! Вы его убили!
Принц успел разрезать веревки на Крессинде, и бойкая гномша занималась освобождением… Олника (бедняга, горный карачун тебе обеспечен), при этом поглядывая на меня через плечо. Гномы видят в тумане и полумраке намного лучше людей. Я же различал лишь ее размытый профиль с носом-пуговицей и круглую голову Олника.
— Он просил… сам!
— Но вы… вы его убили!
Только не вздумай читать мне мораль!
— Вы, мастер Фа… ох-х!
«Сноф-сноф!»
Сбоку надвинулась высокая тень, и я, повинуясь инстинкту, отпрыгнул от нее испуганным зайцем. Удар огромного топора вышиб из пола каменную крошку. Борк!
Он приближался, издавая странные сопящие звуки. Я не видел лица, не видел маски, не видел ничего, кроме тени высотой в семь футов. Острые плечи, словно за спиной сложены крылья. Оплывшая, лишенная волос голова…
У меня нет оружия. У нас нет оружия. Судя по звукам, кверлинги забрали даже сковородку Самантия. Сдохнуть — или бежать?
Борк перешагнул Виджи. Топор взметнулся над головой.
Виджи ему без надобности. Главная цель — я.
Я начал удирать. Рванул к ближайшей стене что было духу. Смертоносец настроен на меня, буду считать, что до моих спутников ему пока нет дела. Помотав Борка по Залу, я дам им шанс уйти — Крессинда ведь не спит, развязывает веревки!
«Сноф-сноф-сноф!»
Борк ускорился, сопение ударило в плечи. Я увидел перед собой стену, в которой до самой кольцевой галереи, на пять ярдов вверх, пробиты полки для манускриптов, и прыгнул. Раненое плечо екнуло, локоть ахнул, правая ступня заорала, когда я вцепился в полки, как паук. Елозя подбородком о камень, обдирая пальцы до крови, я полез вверх. Пальцы погружались в старые манускрипты с описаниями смертей и грехов, соскальзывали, но я лез, каждый миг ожидая удара топором. Лез, вдыхая вековую пыль и трухлятину разложившейся от грибка кожи. Вынырнул из тумана, который поднялся уже на три ярда.
