Шум драки был яростный, тварь пронзительно рычала, солдаты орали, лошади ржали, затем волной вскинулся хоровой вопль и наступила тишина, которую снова поглотили крики.
Я быстро прожевал, дотянулся до какой-то посудины, запил терпким и горячим зеленым чаем. И тихонько выглянул из окна, хотя, по-хорошему, мне полагалось драпать отсюда во все лопатки.
Стражники Карибдиза, спешившись, деловито рубили тварь саблями; все они были в крови монстра, похожей на густой вишневый сок. В спине и боках гула торчали пять протазанов, качавшихся от ее дыхания. Двигаться она могла уже только ползком, конвульсивно подтягиваясь на передних лапах. В стороне валялся труп лошади с распоротым брюхом и мертвый стражник, чье лицо ободраливеликанские когти.
Я решил сбежать черным ходом. Нашел брошенный халат, чью-то шляпу и вышел наружу степенным шагом.
Дорога к «Чаше» далась мне с большим трудом.
Однако день еще не закончился.
В жизни конец и начало часто поменяны местами.
17
Мой вид произвел немалое впечатление на Маммона Колчека. Он сидел во дворе «Чаши» под специальным навесом для троллей в обществе чана с похлебкой и степенно наворачивал ее половником размером с кастрюлю. Оглядев меня, звякнул латными рукавицами и прогудел:
— Пачкаться — некрасиво!
Я сказал серьезней некуда:
— А красиво — не пачкаться. Ничего, скоро нас нагонит туча, и дождик всё смоет.
Надеюсь, это правда: пойдет обыкновенный дождь, который смоет только грязь, а не, скажем, мясо до костей.
Хм, дождь, может, и будет обыкновенным, а вот как быть с тем созданием, что явится вместе с ним? Виджи сказала, что оно налито злобой, гневом. И против кого направлен его гнев, интересно узнать?
Впрочем, совсем неинтересно. Куда интересней — сбежать, дабы не искушать сверхъестественное существо прихлопнуть Фатика М. Джарси. Он сегодня трижды избежал смерти, и четвертая удача, пожалуй, это будет многовато даже для него.
Добрая фея и возницы ждали меня за столом; если судить по тарелкам и кружкам, возницы, Нанук и Ванко, в ожидании меня, проели-пропили немало денег, но, к счастью, четыре масляные лампы они достали, они высились тут же, на столе. Тулвар дремал рядышком на лавке, прикрывшись халатом: его царская милость сомлели в духоте. И то дело — вопли Олника не давали ночью уснуть всем обитателям фургона.
Перед моей супругой находилась кружка нетронутого пива. Зуб даю — его принесли тогда, когда я только покинул харчевню. Так оно и стояло все часы, пока я неизвестно где шлялся.
— Трудный день, — ответил я на немой вопрос Виджи. — Баня, мыло, полотенце. Но сначала — еда. От голода сводит желудок. А, и пив… Гритт, пусть принесут обычной воды. Где Самантий и Крессинда?
— Не появлялись с тех пор, как ты ушел.
Сухой ответ. Моя ведьма была зла. Я ушел на час и проваландался черте где целых три. И не предупредил. О, в своей реакции на мое опоздание она напоминала обычных женщин!
И, кстати, почему я не услышал вскриков Олника? Жив ли мой старый приятель? Возможно, Крессинда его приспала каким-то образом? Или он до того ее довел, что она втихую придушила его, скажем, своей необъятной грудью?
Навещу его после бани.
Я закашлялся, оперся о стол.
— Я все тебе расскажу, только дай поесть и вымыться. И мне нужно хотя бы два часа сна. У тебя есть деньги?
Выгоревшие брови недоуменно взлетели на середину лба. Какие деньги, Фатик? У нас общий кошелек, и он — у тебя.
Великая Торба!
Пришлось занять денег у Нанука и Ванко. Мне было стыдно.
— Отдам сразу, как получу средства у Траука, — пообещал я. — В двойном размере.
Принесли жареную баранину с тушеной репой и кашей из зерен амаранта. Я ел, не чувствуя вкуса, проглатывал, почти не жуя. Все это время рука Виджи лежала на моем колене. Пальцы чуть заметно дрожали. Моя эльфийка понимала, что со мной приключилась беда — и переживала так, как и следует переживать любящей женщине, и если вы удивитесь, как это она так быстро перешла от гнева к трепетному сочувствию — значит, вы совершенно не знаете женщин, ну вот нисколечко!
Затем я отправился к хозяину постоялого двора и велел растопить баню. Попарить избитое тело а потом выспаться — это то, что было мне сейчас нужно больше всего. К счастью, хотя бы запас сменного платья у меня есть — наученный горьким опытом многочисленных путешествий, я стребовал его с Вирны, если вы помните. После бани и сна переоденусь…
На пороге бани Виджи взглянула мне в глаза:
— Я с тобой.
Тон ее был непререкаем.
А я что? Пришлось подчиниться.
Вас когда-нибудь мыла женщина? Заметьте — я не веду речь об эротическом мытье, о нет, а именно о мытье, когда сильные женские руки оттирают с вас грязь, аккуратно — о, любящие женщины все чувствуют! — обходя или нежно протирая места ссадин и ушибов? Это было… по меньшей мере божественно. И скажу я вам, как бы ни был я разбит, плоть моя в конце концов взбунтовалась самым решительным образом, и… Но сильные женские руки быстро пресекли все безобразия. Я попытался вновь восстать — и снова был посрамлен.
— Фатик, — нежно (но со стальными нотками) сказала добрая фея. — Сначала я обработаю твои раны. А пока я буду это делать, ты расскажешь мне всё.
А я что? Пришлось подчиниться.
Ну, и я рассказал.
Не помню, сколько занял мой рассказ, но под самый конец (я опускал самые жестокие подробности) плоть моя снова взяла вверх, и я решительно, сграбастав Виджи, утвердил свое мужское превосходство.
Экая досада — моя супруга при этом оказалась сверху.
Но рассказал я всё, и даже поделился сомнениями насчет Самантия Великолепного. Мы занимались любовью в пароксизме страсти и одновременно, как будто отстраняясь, говорили о моих горемычных делах. Оба понимали — времени на то, чтобы делать эти вещи раздельно, у нас нет.
— Ух-х… Ты считаешь, он способен…
— Ох-х… Любой человек способен на всё. Это… ох!.. единственная максима, и единственная верная премудрость, которую я вынес за свою жи… знь. И я… под… под… под… подпишусь под ней… и поставлю на ней печать непререкаемой… ох!.. истины.
— Зна… ох-ох-ох… — Она чуть замедлила движения. — Значит, он может… может… может… может… ох-х… попытаться тебя убить… сно… снова?
— Я не зна… зна… ю-ю-ю…
Она выгнулась, погрузив пальцы в волосы на моей груди, и до боли сжала их в горстях.
— Я… убью его… Са… ма.
— Ох… Постой, я… я… я… скажу ему, спрошу… И мы решим, что с ним де… делать… вме… о-о-о-о… сте…
— Как… скажешь… муж… о-о-оххх… мо-о-о-о-ой!
