— Фатик?
— Нет, Виджи! Арррр!
— Я могу…
Я схватил табурет и с грохотом расшиб о каменную стену.
— Я думаю! Ты видишь? Я все еще думаю. Дай мне побыть одному!
Милый утиный носик и щеки эльфийки залил румянец. Она что-то сказала с укором по-своему, на языке Витриума (проклятие, я же знаю, что никакая она не эльфийка, но продолжаю упорно так ее называть!) и деликатно прикрыла дверь.
Меня обманывали на протяжении всего пути к Облачному Храму. И что теперь? Что — теперь? Мой брат сбежал!
Рыча, я схватил один из горгоньих клинков и обрушил на стол, где лежала испятнанная кровью записка моего брата. Зачарованная сталь дрогнула, врубилась в дерево, и я, упираясь ботинком, с трудом извлек меч, только затем, чтобы снова ударить им по столу. По столу — и по ненавистной записке.
«Извени, Фотик. Я ни могу остаться с Ольянсом. Будь как знаишь. Я ушол. Пока!»
Вот что записка гласила.
Братец, какую же свинью ты мне подложил!
Обманывая меня на всем протяжении нашего пути, они хотят теперь, чтобы теперь я стал лжецом! И каким!
Скрипнула дверь, и в щель заглянуло красное, со следами свежих ожогов безбородое лицо Олника.
— Фатик, а может, я…
— Я думаю! Во-о-он!
— Хозяин боится, что ты расшибешь все имущество, и…
— Гномья курва! Во-он!
— А может, того, подумаем вместе?
Вместо ответа я схватил ножку табуретки и швырнул в дверь.
— Не лезь мне под руку, я сошел с ума! Арррр!
Мой бывший напарник исчез. Во дворе что-то вопил хозяин, ему отвечал спокойный бас Скареди и подпевал — искаженный и хриплый голос Монго.
Я заметил ларь для одежды и с разбега ударил его ногой. Треснула крышка. Я заревел, поднял ларь и швырнул им в стену. Ларь с треском распался на доски, из него посыпалась какая-то ветошь пополам с молью. Я налетел, начал топтать ногами, размахивая клинком. Я желал амока, который часто настигает варваров Джарси в острые моменты, но амок не приходил, и от этого я закипал еще больше. Я рычал, вопил, размахивал мечом и крушил им стол — в щепу.
Остановился передохнуть, поднял голову и во дворе увидел Крессинду. Бедовая гномша имела растерянный вид — открыв рот, она смотрела на мои буйства и, клянусь, в ее маленьких глазках явно отпечатался страх. Я набычился и, пригнувшись, плечом врезался в оконный переплет. Он вылетел наружу, и тут же из-под окна мелкой рысью сыпанул Олник.
— Во-о-он! — заорал я. — Все вы! Все… вы!
Дверь скрипнула в третий раз (я дал себе слово убить владельца постоялого двора за эти скрипы). Повернувшись, я увидел одного знакомого мне эльфа. То есть не эльфа… а, черт, забудем. Квинтариминиэль смотрел на меня с прищуром — строго.
— Безблагодатность… — заикнулся он.
Я ринулся на него с мечом наперевес.
— Яханный фонарь, вон, арррр!
Он исчез. Удар меча оставил на двери глубокую зарубку.
Оставьте меня все! Все! Чтобы ты сдох, братец!
Проклятие, Великая Торба! Они ждут моего ответа там, за стенами комнаты и во дворе. Они ждут… ждет девушка с острыми ушками… и они знают, что я соглашусь… Потому что у меня нет другого выхода. Просто — нет. Они ждут, что я дам слово — в очередной раз. Дам слово — и закручу карусель огромной лжи для спасения целой страны.
И я соглашусь.
Разве нет?
Я бросил клинок на ветошь, увидел кем-то забытую кочергу, схватил и, пятная руки сажей, завязал ее узлом.
Будь ты проклят, мой брат! Здесь и сейчас ты обрек меня на путь, который не мог привидеться мне в страшном сне. Ложь, обман, предательство. Да ладно бы так…
Самое страшное, что я вновь, как в самом начале, дам слово и должен буду пойти до конца. А в финале…
У нижнего среза окна проклюнулась обгоревшая макушка Олника. Он медленно, как нашкодивший кот, который решил осмотреть местность на предмет лишних глаз, начал подниматься над окном, глядя на меня неподвижно и испуганно.
Я заревел и швырнул в него кочергой. Он проворно исчез. Что-то испуганно сказала Крессинда.
А я уже был как в тумане. Ярость спала. Я подошел к обрубкам стола, поворошил их и неподвижно уставился на измаранные кровью клочки записки.
Люди не меняются. И брат мой не изменился. Он бежал. А теперь мои праведники и члены отряда брата, сговорившись, хотят, чтобы я сыграл его роль. Понимаете, да? Они хотят, чтобы я взвалил ношу брата на себя, стал Шатци Мегароном Джарси, наследником Гордфаэлей. Солгал всем, и привел Альянс к победе.
А я… Я ведь соглашусь. Куда мне деться? Соглашусь, да?
Снова, как тогда, десять лет назад, я возьму на себя вину брата, прощу ему все, взвалю на себя непосильную ношу.
Он ведь подставил меня, как и тогда, много лет назад…
Проклятие, он снова подставил меня!
* * *
Раздался хлопок. Я снова был в локусе богини. Молча открыл рот и закрыл. Обрисованная перспектива казалась ужасной. Я — взваливаю на себя непосильную тягу лидера Альянса? На кой, черт возьми? Не-е-т, не хочу!
— Ты видел возможное будущее, — промолвила Лигейя. — И одно из событий этого будущего… оно наверняка произойдет. По сути, в его душе оно уже произошло. Как только ты освободишь его из плена магов, он…
— Он сбежит.
— Несомненно.
— Это я и имела в виду, когда сказала, что наследник Гордфаэлей умрет в Зале Оракула. Он и умер. Духовно. Наследника больше нет. Если ты освободишь брата — он сбежит. Так или иначе — он совершит побег, и Альянс развалится. Он боится слишком большой ответственности, и ты это знаешь.
— Знаю…
— Он боится несвободы. А именно несвободу даст ему корона монарха Империи Фаленор. Он будет скован рамками, настолько тугими, что они будут мешать… жить.
— Жить в свое удовольствие, — кивнул я.
— Да, Фатик. Жить в свое удовольствие. А удовольствие твоего брата — это свобода. Он не боится врагов, он не боится встретить грудью опасность. Он боится потерять свободу.
— Он много чего боится.
— Как и все смертные. И даже боги. Но… страхов в твоем брате куда больше, чем в тебе. Когда нужно, ты умеешь собрать волю, которая подавляет страх. А твой брат, напротив, дает слабину. Как в той давней истории с экзаменом. Он бы провалил его, если бы ты не помог.
Я чертыхнулся. Нет, поистине — благими делами выстлан путь в ад!
— И если он сбежит, мне придется возглавить Альянс под его именем.
— Несомненно.
