Он шевельнулся, как будто ожил. Подошел к столу, тяжело опустился на скамью напротив меня.
– Она многое по дому делала, да? Столько всего. О воде не думаешь, пока колодец не пересохнет.
Я взглянула на него. Он вздохнул:
– Мы сбережем ее ароматные свечи. Для тебя. Что касается всего остального, ну… Твоя сестра Неттл уже сказала, что мне лучше нанять больше прислуги, чтобы поддерживать дом в порядке. Наверное, она права. Возможно, она намеревается чаще сюда приезжать и привозить с собой друзей. Так что здесь поселятся новые люди и станут нам помогать. Я уже послал за своей кузиной. Она прибудет через несколько дней. Ее зовут Шун. Ей примерно двадцать. Надеюсь, она тебе понравится.
Майлд и Тавия так напряженно прислушивались, что в кухне наступила почти полная тишина. Я хотела спросить, откуда вдруг взялась кузина, если раньше мне ничего про нее не говорили. Может, у моего отца есть еще брат или сестра, о которых мне неведомо? Я хотела разобраться, но не могла задавать вопросы при служанках.
Я заявила без обиняков:
– Не хочу, чтобы кто-то чужой здесь поселялся. Разве мы не справимся сами?
– Хотел бы я… – ответил отец.
Тавия подошла и поставила на стол круглобокий чайник с горячим чаем. Мы обычно не завтракали в кухне, но я понимала – она надеялась, что отец останется за столом и продолжит говорить. Я спросила себя, осознает ли он, насколько их интересует этот разговор.
– Но это невозможно, Би. Ни для кого из нас. Иногда мне придется уезжать из Ивового Леса, и на это время тебе понадобится кто-то, кто будет о тебе заботиться. Кто-то должен научить тебя всем вещам, которые полагается знать девочкам, – не только читать и считать, но шить, заботиться о себе, причесываться и… ну, всему такому прочему.
Я с беспокойством смотрела на него, понимая, что он смыслит в этом «прочем» не больше, чем я. У меня вырвалось:
– Было бы куда проще, будь я мальчиком. Тогда нам бы не понадобилось, чтобы кто-то чужой сюда приезжал.
Это вызвало у отца короткий смешок. Потом он снова помрачнел:
– Но ты не мальчик. И даже будь оно так, нам бы все равно понадобилась помощь. Мы с Неттл об этом говорили несколько раз. Я совсем забросил дела Ивового Леса. Ревел ходит за мной по пятам уже несколько месяцев – в одной комнате забился дымоход, в другой промокла стена. Я больше не могу это откладывать. В доме нужно устроить хорошую уборку и впредь за ним следить. Мы с твоей матерью весной говорили обо всем, что нужно починить летом. – Он опять замер с отрешенным видом. – А теперь уже скоро зима, и ничего не сделано.
Чашка, которую Тавия поставила рядом с его локтем на блюдце, тихонько задребезжала о блюдце. Тавия осторожно подвинула ее ближе к отцу.
– Спасибо, – машинально ответил он. Потом повернулся и посмотрел на нашу служанку. – Мне так жаль, Тавия. Я должен был заранее тебя предупредить. Риддл привезет мою кузину и, возможно, задержится здесь на несколько дней. Надо решить, какие комнаты мы отдадим Шун и… ну, не знаю, что еще надо сделать. Ее ветвь моей семьи довольно состоятельная. Она, наверное, захочет собственную горничную…
Мой отец умолк и нахмурил брови, словно вдруг вспомнив о чем-то неприятном. Он молчал. Повариха Натмег месила тесто, когда я вошла в кухню. Я посмотрела на нее. Она тихонько распластывала его на доске, вся обратившись в слух.
Я осмелилась нарушить тишину:
– Не знала, что у меня есть кузина.
Он перевел дух:
– Боюсь, мы с родней не близки, но при всем этом, если случается беда, они вспоминают, что кровь не водица. И потому Шун приезжает, чтобы помочь нам – по крайней мере, на время.
– Шун?
– Шун Фаллстар – так ее зовут.
– Ее мама не любила? – спросила я, и Майлд нервно хихикнула.
Мой отец выпрямился и налил себе чаю:
– Вообще-то, да, не любила. И потому, когда она приедет, мы будем добры и не станем задавать ей вопросы о ее имени и доме. Думаю, ей у нас настолько же понравится, насколько мы будем ей благодарны за приезд. Когда она здесь появится, то, наверное, будет чувствовать себя неловко и уставшей с дороги. Так что поначалу не будем от нее многого ожидать, ладно?
– Ладно, – сказала я и почувствовала растущее недоумение.
Что-то тут было не так, и я не могла понять, что именно. Неужели отец мне лгал? Я наблюдала за его лицом, пока он потягивал чай, и не могла разобраться. Я хотела задать прямой вопрос, но в последний момент передумала. Не стоит вынуждать его признаваться во вранье перед Тавией, Майлд и поварихой. Спрошу его позже. Вместо этого я сообщила ему:
– Прошлой ночью мне приснился особенный сон. Мне нужны перо, чернила и бумага, чтобы его записать.
– Да, правда? – благосклонно спросил отец.
Он мне улыбнулся, но я вдруг спиной почувствовала, как Майлд и Тавия обмениваются потрясенными взглядами. Они узнавали обо мне слишком многое и слишком быстро, но я поняла, что меня это не волнует. Может, моя жизнь сделается проще, если они перестанут считать меня дурочкой.
– Да, я так хочу, – твердо проговорила я.
Он об этом сказал так, словно моя просьба была всего лишь внезапным капризом, а не чем-то важным. Неужели он не понял, каким необыкновенным был мой сон? Я решила объяснить:
– Сон мне приснился весь черный и золотой. Цвета во сне были очень яркие, и все казалось таким большим, что даже самые маленькие детали нельзя было упустить из вида. Все началось в мамином саду. Лаванду усеяли пчелы, и в воздухе витал сладкий аромат. Я была там. Потом я увидела длинную подъездную дорогу, ведущую к дому. По ней приближались четыре волка, бежали парами. Белый, серый и два рыжих. Но это были не волки. – Я ненадолго замолчала, пытаясь подыскать нужное слово для существ, которых видела только во сне. – Не было у них ни волчьей красоты, ни волчьей чести. Они шли, крадучись, поджав хвосты. Уши у них были круглые, а из алых распахнутых пастей все время текли слюни. Они были мерзкими… нет, не так. Они были слугами мерзости. И пришли, охотясь за тем, кто служил праведности.
Улыбка моего отца сделалась озадаченной.
– Это довольно подробный сон, – сказал он.
Я повернулась к Тавии:
– По-моему, бекон горит.
Она вздрогнула, словно я уколола ее булавкой, повернулась к сковороде, где полоски бекона шипели и уже начинали дымиться, и убрала ее с огня.
– Да уж… – пробормотала она и занялась беконом.
Я снова повернулась к отцу и своему хлебу с маслом. Съела два куска и выпила немного молока, а потом продолжила:
– Я ведь тебе сказала, что это особый сон. Они мне всё снятся и снятся, и мой долг – все запомнить и сохранить.
Его улыбка начала таять.
– Почему?
Я пожала плечами:
