Мою дочь это не впечатлило. Она резко остановилась, посмотрела на меня, растерянно хмурясь, а потом кивнула, когда я выпрямился.
– Понимаю, почему ты ее сюда принес. В моем кувшине для умывания еще осталась вода. – Говоря это, она взяла кувшин из своей комнаты и принесла его вместе с кружкой. Пока я ее наполнял, Би сказала: – Спустись и скажи Тавии, что мне нездоровится, пусть она принесет в мою комнату еду на подносе. Я останусь здесь и буду присматривать за гостьей, пока ты придумаешь, как занять Шун. Должна признаться, это задание оказалось мне не по зубам. Ты уверен, что она приехала, чтобы помочь нам? По-моему, она самый бесполезный человек из всех, кого я знаю. Только фыркает и вздыхает, и всё ей не по душе. Не удивлюсь, если она захочет уехать вместе с Риддлом.
– Рад, что вы отлично поладили, – сказал я.
Би взглянула на меня и парировала:
– Это ведь не я ее привезла сюда, чтобы помогать мне, знаешь ли.
Услышав в ее голосе материнские интонации, я не знал, плакать или смеяться. Я сдался.
– Ты права. Где ты ее оставила?
– Отвела обратно в комнату Пересмешника. Но это не означает, что она непременно все еще там. У нее есть ноги, да-да. И она из любопытных. Открывала дверь чуть ли не в каждую спальню, чтобы проверить, не понравится ли ей какая-нибудь больше, чем та, которую приготовил Ревел. В ней нет ни крупицы робости.
– Это точно, – согласился я. Приподнял голову девушки, поднес к ее губам кружку. Она чуть приоткрыла глаза – две белые щели, – но втянула немного воды и проглотила. Я поставил чашку на тумбу рядом с ней. – Думаю, пока что с ней все должно быть в порядке. Я скажу Тавии, что тебе нужен теплый бульон. Попытайся заставить ее выпить немного, пока он не остынет. Ты что-нибудь на самом деле хочешь поесть?
Би покачала головой:
– Я еще не проголодалась.
– Ладно. – Я поколебался. – Сумеешь напоить ее бульоном, если она проснется?
Дочь явно оскорбилась, что я спрашиваю.
Я бросил взгляд на девушку в беспамятстве. У нее было сообщение для меня, от Шута. Она уже предупредила об опасности, об охотниках, что шли по ее следу. И кому я доверил за ней ухаживать? Девятилетнему ребенку, который выглядит на шесть лет. Придется что-то придумать, но пока что…
– Последи за ней, а я вернусь, как только смогу.
Я навестил кухню, передал «просьбу Би» Тавии, попросил, чтобы еду для меня прислали в комнату Пересмешника, где и присоединился к Шун. Как только я вошел, прибежала Майлд со свежим чайником. Когда она ушла, я извинился перед Шун за то, что не уделил ей должного внимания.
– Риддла вызвали по делам, а Би, боюсь, неважно себя чувствует. Она прилегла на пару часов. Итак… – Я нацепил сердечную улыбку. – Как тебе Ивовый Лес? Думаешь, тебе тут будет хорошо, пока ты остаешься с нами?
Шун недоверчиво уставилась на меня:
– Хорошо? Да кому из вас тут хорошо? С самого приезда я видела только хаос. Риддл бросил меня на произвол судьбы, не спросив разрешения и даже не попрощавшись. Твоя дочь… Ну-у. Ты и сам должен понимать, насколько она странное маленькое существо! Она похожа на мальчика! Если бы Риддл не сообщил мне, что это твоя дочь, я бы приняла ее за помощника конюха. Даже не знаю, о чем думал лорд Чейд, когда посылал меня сюда.
Где-то в доме рабочий принялся орудовать пилой. Он как будто пилил мой собственный череп. Я тяжело сел в кресло напротив Шун и сказал без обиняков:
– Вероятно, он думал, что здесь ты какое-то время будешь в безопасности.
Прибежала Майлд и принялась расставлять перед нами миски с горячим супом из баранины и ячменя. Принесла она и хлеб, чтобы наполнить корзину на столе.
– Спасибо, – сказал я ей. – Больше ничего не нужно. Теперь я хочу спокойно поговорить с леди Шун.
– Конечно, сэр, – ответила она и поспешила прочь из комнаты.
Я подождал, пока за ней полностью закроется дверь, прежде чем продолжить:
– Это не лучший из планов, какие нам с лордом Чейдом доводилось воплощать в жизнь, но, учитывая, как срочно пришлось действовать, все могло быть и хуже. – Я взял ложку и начал помешивать суп. Кусочки моркови всплывали на поверхность и снова тонули, над миской облачком витал белый пар. Я отложил ложку, дожидаясь, пока еда остынет, и спросил Шун, не надеясь на ответ: – Ты можешь предложить что-то получше?
– Да. Убей того, кто пытается убить меня, и я смогу жить, как хочу и где хочу.
Ответ был таким быстрым, что я понял: она давно об этом думает.
Я решил отнестись к ее предложению серьезно.
– Очень редко случается так, что все можно решить одним убийством. Прежде всего нужно определить, кто пытается тебя убить. И чаще всего оказывается, что этот человек – просто орудие, а замыслил убийство кто-то другой. На каждого убитого ты, скорее всего, приобретешь шесть новых врагов. И возможно, ты захочешь задать самой себе вопрос: почему кто-то должен умереть, чтобы ты смогла продолжать жить?
Я говорил строгим тоном.
– Вот ты бы и задал этот вопрос тому, кого убьешь, прежде чем сделать это! – сердито ответила Шун.
Она оттолкнула от себя миску и блюдо, а я в это время разломил хлеб и намазал его толстым слоем масла. Когда я не ответил, она продолжила:
– Почему я должна расплачиваться за чужие проступки? Почему я не могу жить так, как мне полагается по рождению? Что я такого сделала, чтобы меня от всех прятали? Как перворожденная дочь благородной леди, я должна по праву унаследовать все титулы и земли моей матери! Но нет! Нет, потому что она была не замужем, когда меня зачали, и ее позор пал на мою голову! Потакая своим прихотям, она обрекла меня на детство в захолустной деревушке со стареющими бабушкой и дедушкой, потом похоронила их, и меня отослали к матери, где меня лапал ее распутный муж. Оттуда меня изгнали, и лорд Чейд меня почти что похитил и на два года спрятал от всего общества! Никаких вечеринок, ни единого бала, ни одного платья из Удачного или Джамелии. Ничего. Ничего для Шун, ибо родилась она ублюдком! И что всего хуже, человек, который за все это несет ответственность, наверняка увернулся от всех последствий. И вот, будучи спрятанной в глуши, где, как мне казалось, я со дня на день должна была помереть от скуки, я едва не стала жертвой отравителя. Кто-то пытался накормить меня ядом в моем собственном доме!
Слова сыпались из нее все быстрее и быстрее, а голос становился все более пронзительным по мере того, как она изливала свою короткую и печальную историю. Я бы посочувствовал ей, если бы не высокомерие в ее голосе. Лишь ценой немалых усилий я сдержался и не выскочил из комнаты. И отчаянно надеялся, что она не разрыдается.
Как бы не так…
Ее лицо сморщилось, как бумага, на которой записали слишком много секретов.
– Я не могу так жить! – взвыла Шун. – Не могу, и все тут!
