Она рухнула на стол, уткнувшись лбом в сложенные руки и всхлипывая.
Человек получше меня мог бы отыскать в душе добрые слова для нее. Мог бы увидеть в ней юную девушку, которую внезапно оторвали от всего, что было ей знакомо. Но те же самые слова, что вырвались из нее только что, я хотел бросить в лицо судьбе каждый вечер, когда видел перед собой холодную и пустую постель. И я ответил Шун так же, как отвечал самому себе:
– Можешь. Потому что должна. У тебя нет иного выбора, разве что перерезать собственное горло.
Шун приподняла голову от сложенных рук и уставилась на меня. Глаза у нее покраснели, лицо было мокрым от слез.
– Или повеситься. Не думаю, что я смогу перерезать себе горло, но повеситься – смогу. Я даже научилась завязывать нужный узел.
Тут-то я понял, насколько все серьезно. Она начала готовить собственную смерть. Каждый убийца выбирает для себя способ, чтобы уйти. Для Шун – не яд, но прыжок с табуретки и сломанная шея, и никакого ожидания, ни единого шанса на раскаяние. Что касается меня, то это был бы удар лезвия, хлещущая кровь – и несколько убегающих мгновений, чтобы сказать своей жизни «прощай». Чутье подсказало: вот почему Чейд отправил ее ко мне. Не просто ради необходимости защитить ее от тех, кто угрожал ее жизни, но еще и потому, что она представляет опасность сама для себя. Это пробудило во мне скорее ужас, чем сочувствие. Я не желал такой ответственности. Не хотел проснуться от пронзительного вопля горничной, увидевшей, что ее хозяйка болтается в петле, не хотел при помощи Силы передавать такое известие Чейду. Я не мог ее защитить. Ну что можно поделать с человеком, который хочет причинить себе вред? Сердце мое упало при мысли о том, что вскоре надо будет обыскать ее комнату. Какими инструментами снабдил ее Чейд? Отвратительными маленькими ножиками, гарротой… Ядами? Он хоть подумал, что в таком состоянии Шун легко может применить их не для самозащиты, а чтобы навредить себе? На краткий миг я страшно разозлился на Чейда – что за кипящий котел он прислал ко мне домой… Кого она ошпарит, когда наконец-то выплеснет содержимое?
Шун все еще смотрела на меня.
– Не следует так поступать, – неубедительно проговорил я.
– Почему? – резко спросила она. – Это бы решило все проблемы. Всем стало бы проще жить. Моя мать обрадовалась бы, что ее балованный сынок может наследовать имущество без малейших угроз со стороны. Мой тайный отец мог бы не бояться, что меня каким-то образом обнаружат. А тебе бы не пришлось терпеть в своем доме полоумную девицу, которая явилась незваной! – Она судорожно втянула воздух. – Когда я бежала в Олений замок, то, несмотря на все что выпало на мою долю, надеялась. Наконец-то надеялась! Думала, больше не буду жить в тени. Думала, наконец-то окажусь при дворе, где множество молодых людей, музыка, танцы – жизнь! Просто жизнь! А потом лорд Чейд меня сцапал. Сказал, что я в опасности и мне нельзя в Олений замок, но под его опекой, когда я выучусь ремеслу убийцы, что ж, тогда я смогу защитить и себя саму, и, быть может, королеву. – Ее голос чуть не сорвался на визг. – Только представь себе! Я рядом с королевой, в роли ее защитницы. Стою у трона. Ох! Я так этого желала. И я пыталась научиться всему, чему меня учила Куивер. Эта ужасная, вонючая баба и ее бесконечные тренировки! Но я старалась, старалась… Она вечно была мной недовольна. А потом Роно умер от яда, предназначенного мне. И пришлось снова бежать. Меня послали непонятно куда, и только тот бандит меня защищал. На этот раз, думала я, меня уж точно отвезут в Олений замок! Но куда меня отправил лорд Чейд? Сюда. Я не сделала ничего плохого, но вот я здесь, в этом доме, полном сквозняков, где рабочие стучат молотками и всем на меня плевать. Где нет будущего, нет ничего красивого и цивилизованного, ничего увлекательного. Где я для всех – пустое место, всего лишь бремя и помеха!
В трудную минуту люди всегда обращаются к своим самым сильным талантам. Поэтому я солгал.
– Ты не помеха, Шун. Знаю, каково это – чувствовать, что ты везде чужой, всюду тебе не рады. Так что я скажу прямо сейчас, что, каким бы странным ни казался тебе Ивовый Лес, можешь считать его своим домом. Отсюда тебя не выгонят, и, пока ты здесь, я буду делать все возможное, чтобы тебя защитить. Ты здесь не гостья, Шун. Ты дома. Может, пока что тебе неудобно, но мы можем все переделать под твои нужды. Здесь станет красиво для тебя. Ты обретешь здесь покой. Можешь оставаться в Ивовом Лесу столько, сколько понадобится. – Я перевел дух и прибавил малую крупицу правды: – Пока ты здесь, я считаю тебя частью моей семьи.
Она уставилась на меня, странно шевельнула челюстью, словно прожевывая еду. Потом вдруг сорвалась с кресла, бросилась ко мне и прижалась к моей груди, громко всхлипывая. Я едва поймал ее, но еще немного – и мы оба упали бы на пол. Сильно дрожащим голосом она проговорила:
– Меня пытались отравить. Мальчишка, сын кухарки, украл пирожное с подноса, мое любимое, с ягодами, и он умер – у него изо рта шла кровь и пена. Вот что они хотели сделать со мной. Они хотели, чтобы я вот так умерла. Бедный малыш Роно, он никому не сделал ничего плохого, если не считать мелкого воровства. Он умер вместо меня, умер мучительно. Малыш Роно…
Она вся дрожала. Я крепко сжимал ее в объятиях, чтобы не дать упасть с моего кресла.
– В этом не было твоей вины, – сказал я. – И теперь ты в безопасности. Ты в безопасности!
Но так ли это на самом деле?
– Папа!
Я резко повернул голову. Что-то в голосе Би подсказывало: она ждет, что мне станет стыдно. Моя дочь сердито уставилась на то, как я держу Шун, а потом скрестила руки на груди.
– Шун очень расстроена, – сказал я, но полный холодного гнева взгляд Би сообщил, что, с ее точки зрения, это меня никоим образом не извиняет. Я сумел встать и усадить Шун в освободившееся кресло. – Тебе уже лучше, Би? – спросил я, чтобы подкрепить свою ложь по поводу ее недомогания.
– Нет, – ответила Би ледяным тоном. – Вообще-то, мне хуже. Намного хуже. Но я не поэтому искала тебя. – Она чуть повернула свою маленькую голову в мою сторону, и мне показалось, что моя дочь натягивает тетиву лука. – Я была вынуждена покинуть свою комнату, всего на пару минут. Когда я вернулась… Я пришла тебе сказать, что другая наша гостья исчезла.
– Исчезла?
– Другая гостья? – спросила Шун.
– Исчезла? – точно эхо повторил Риддл, входя в комнату. Он выглядел взъерошенным и тяжело дышал, словно бежал всю дорогу от деревни. Он перевел взгляд с неодобрительного лица Би на заплаканную Шун, потом на меня. – Мне сообщили, что раненая путница ушла.
– Да. Так и было. – Я завертелся между Риддлом и дочерью как флюгер. – Все в порядке. Она не исчезла, Би. Она почувствовала себя лучше и решила уйти. Я должен был тебя предупредить. – Я глазами пытался ей показать, что лгу, и мне нужна ее помощь для убедительности. Она продолжала сверлить меня взглядом.
– Раненая путница? – встревоженно спросила Шун. – Здесь была чужачка? Откуда ты знаешь, что она не тайная убийца? – Тут она прижала руки ко рту и уставилась на нас с беспокойством. Зеленые глаза над переплетенными пальцами казались огромными.
