– Каштаны, каштаны, с пылу с жару! Каштаны, каштаны, всем по карману!
Отец набрал для меня полную перчатку. Я приобняла ее одной рукой и принялась счищать блестящую кожуру со сливочных орехов. Риддл с возгласом: «Мои любимые!» – тут же цапнул один. Он шел рядом со мной и рассказывал о том, как проходил Зимний праздник в маленьком городке, где он вырос. Думаю, он съел столько же каштанов из моей доли, сколько и я, а может, и больше. Мимо прошли две хихикающие девушки в венках из остролиста. Они улыбнулись Риддлу, он улыбнулся в ответ, но покачал головой. Они громко рассмеялись, взялись за руки и убежали в толпу.
Сперва мы остановились в шорной мастерской, где отец разочарованно узнал, что новое седло еще не совсем готово. Лишь когда шорник подошел, чтобы измерить длину моих ног, а потом покачал головой и заявил, что все придется переделать, я поняла, что седло предназначалось для Капризули. Он показал мне крылья седла – на каждом была вырезана пчела. Я уставилась на них в полном восторге, и, думаю, отец порадовался не меньше, чем если бы седло оказалось готовым. Он пообещал, что мы вернемся на следующей неделе вместе с лошадью, и я с трудом осознала услышанное. Я не могла произнести ни слова, пока мы не вышли наружу. Там Риддл спросил, что я думаю о пчелах, и я честно ответила, что они очень милые, но мне был бы милей атакующий олень. Отец от изумления растерялся, а Риддл так расхохотался, что на нас начали оборачиваться.
Мы зашли в несколько лавок. Отец купил мне красный кожаный пояс с резным цветочным узором, браслет из оленьего рога, тоже в цветах, и еще булочку с изюмом и орехами. В одной лавке мы выбрали три куска белого мыла с ароматом глицинии и один – с ароматом мяты. Я тихонько сообщила отцу, что хочу привезти домой что-нибудь для Кэрфул и для Ревела. Он обрадовался, нашел пуговицы в виде желудей и спросил, понравятся ли они Кэрфул. Я точно не знала, но он их все равно купил. С Ревелом было куда сложнее, но я увидела у одной торговки вышитые носовые платки шафранового, бледно-зеленого и небесно-голубого цвета и спросила, можно ли купить по одному каждого вида. Отец удивился моей уверенности в том, что Ревелу понравится такой подарок, но я ничуть не сомневалась. Я пыталась собраться с духом и попросить о маленьком подарке для Персивиранса, но так робела, что даже не смогла произнести его имя.
Мы увидели мальчика с подносом, полным маленьких морских раковин. Некоторые были просверлены, чтобы нанизывать их на нитку, как бусины. Я надолго замерла, глядя на них. Одни выглядели как витые конусы, другие – как лопаточки с фестончатыми краями.
– Би, – наконец проговорил отец, – это всего лишь обычные ракушки, таких на любом пляже пруд пруди.
– Я никогда не видела океан и не гуляла по пляжу, – напомнила я ему. И пока он размышлял об этом, Риддл набрал полную горсть ракушек и высыпал их в мои подставленные ладони.
– Развлекайся пока. А когда-нибудь ты сможешь пройтись по пляжу вместе с сестрой и набрать столько, сколько пожелаешь, – сказал он мне.
Они оба рассмеялись при виде моей радости, и мы побрели дальше. У сооруженного на скорую руку прилавка отец выбрал мне сумку для покупок, наподобие той, с какой обычно ходила мама: из ярко-желтой соломы, с крепким ремнем, который надевался через плечо. В нее мы аккуратно сложили все покупки. Отец хотел ее понести вместо меня, но я была рада чувствовать вес своих сокровищ.
Когда мы пришли на маленькую рыночную площадь, полную палаток ремесленников и торговцев, отец дал мне шесть медяков и сказал, что я могу потратить их как вздумается. Я купила Кэрфул нить блестящих черных бус и длинную ленту синего кружева. Я была уверена, что подарки ей очень понравятся. Себе я купила достаточно зеленого кружева для воротника и манжет – большей частью потому, что хотела угодить Кэрфул, последовав ее совету. И наконец я купила маленький кошелек, чтобы подвесить его на свой пояс. Положила в него последние две медяшки и полгроша, полученные на сдачу, и почувствовала себя очень взрослой. На улице прямо посреди снегопада какие-то мужчины стояли и пели в унисон. В узкой нише между домами сидел толстяк, окруженный таким ярким светом, что большинство людей не выдерживали и отворачивались, проходя мимо. Я увидела человека, жонглировавшего картофелинами, и девочку с тремя ручными воро́нами, которые показывали фокусы с кольцами.
Для такого холодного дня на улицах было многолюдно. В переулке честолюбивый кукольник и его ученики возводили палатку для представления. Под сенью одного из вечнозеленых деревьев на площади играли на дудочках трое музыкантов с красными щеками и еще более красными носами. Снегопад усиливался, снежинки превратились в большие пушистые хлопья. Отцовские плечи будто усеяло блестками. Мимо проковыляли трое нищих – вид у них был неимоверно жалкий. Риддл дал каждому по медяку, и они пожелали ему всех благ надтреснутыми от холода голосами. Я уставилась им вслед, а потом мой взгляд привлек несчастный одинокий нищий, ссутулившийся на крыльце лавки, где продавали чай и пряности. Я обняла себя руками за плечи и вздрогнула, увидев его слепые глаза.
– Замерзла? – спросил отец.
Я вдруг поняла, что мы остановились, и он задал этот вопрос во второй раз. И правда, замерзла ли я?..
– Холод от сердца идет, красной волною его кровь несет.
Я услышала свой голос со стороны. И мне было холодно. Я посмотрела на свои пальцы. Белые. Белые, как глаза того нищего. Он на них взглянул – и они побелели? Нет. Он не мог меня увидеть, если я на него не смотрела. Я взглянула на отца. Казалось, он удалился от меня, не сделав и шагу. Все отдалилось от меня. Почему? Неужели я опасна? Я потянулась к руке отца, он потянулся к моей, но мы, кажется, не коснулись друг друга. Я чувствовала взгляд Риддла, но не могла посмотреть на него. Он глядел на меня, но я была не там, куда он смотрел. Прошло какое-то время – долго ли? коротко? – и мир рывком вернулся на прежнее место. Я услышала звуки рынка, ощутила запах лошади, которая тащила телегу по улице мимо нас. Я схватила отца за руку и крепко сжала его пальцы.
Отец проговорил поспешно, словно желая отвлечь нас друг от друга:
– Она просто замерзла, и все. Надо добраться до лавки сапожника и купить ей ботинки! А потом, Би, мы купим тебе теплый шарф. Риддл, ты скоро думаешь ехать?
– Пожалуй, я задержусь, – негромко сказал он. – Может, даже переночую в трактире. Снегопад усиливается; не лучшая погода, чтобы отправляться в дальний путь.
– Интересно, куда подевались Шун и Фитц Виджилант? – Отец огляделся по сторонам, как будто забеспокоившись.
Я вдруг поняла, что он надеется, что Риддл отправится их искать. Отец переживал за меня и хотел остаться со мной наедине. Но Риддл не заглотил наживку.
– Этим двоим неплохо и в обществе друг друга. Может, нам стоит завести Би куда-нибудь и напоить ее чем-то теплым?
– Сначала к сапожнику, – упрямо ответил отец. Он вдруг наклонился и взял меня на руки.
– Папа… – запротестовала я и попыталась вывернуться.
– Мои ноги длиннее. А твои ботинки промокают от снега. Позволь мне донести тебя до лавки сапожника.
