Я был почти таким же, когда Чейд впервые за меня взялся. Я сделался таким, каким он меня вырастил и выучил. С ним было то же самое. Я не винил его за то, что он со мной сотворил. Если бы он не взял меня в ученики, я бы, наверное, и десяти лет не прожил. Он взял бастарда, который мешал трону Видящих и, возможно, представлял для него угрозу, – и сделал полезным. Даже важным.
И вот я жил и, как та псина, выполнял его приказы, никогда не спрашивая, к лучшему ли это. Я не забыл о том, как впервые осознал, что Чейд тоже допускает ошибки. На протяжении года я страдал от головных болей при попытках пользоваться Силой, а он поил меня эльфийской корой. Я терпел упадок душевных сил и дикое нервное возбуждение, чтобы избавиться от боли. Он сочувствовал мне и заставлял усерднее развивать Силу. На протяжении нескольких лет мы оба не догадывались, что эльфийская кора на самом деле разрушает мои магические способности. Но когда я совершил это открытие, меня сокрушило не то, что моя магия пострадала, но то, что Чейд оказался не прав.
Я начал подозревать, что снова угодил в ту же ловушку. От привычного образа мыслей избавиться нелегко.
По обеим сторонам от меня наступила поразительная тишина. Шун все еще кипятилась, Фитц Виджилант разрывался от противоречивых чувств. Я подозревал, что в Оленьем замке они с Риддлом были хорошо знакомы и, несмотря на разницу в положении, юный бастард вполне мог считать его другом. И теперь ему надо было сделать выбор: встать на сторону леди или защитить друга. Интересно, его потребность в моем одобрении сыграет в этом какую-нибудь роль? Я ждал молча, зная, что от его решения будет зависеть мое мнение о нем.
Он подался вперед, чтобы взглянуть на леди Шун, сидевшую по другую сторону от меня.
– Вам не стоит так осуждать подавальщика, – сказал он. На миг мои чувства к нему потеплели. Но он все испортил, продолжив: – Мы тут сидим среди простолюдинов, а он всего лишь слуга в трактире захолустного города. Было бы чудом, обладай он способностью распознавать высокородную леди и оказывать ей то внимание, какого она заслуживает.
Как мог Чейд позволить ему обрести столь высокое мнение о себе? Чейд не унижал меня из-за того, что мы оба были незаконнорожденными, но все же дал понять, что привилегии благородного сословия не для меня, даже если мне их предложат. Интересно, знает ли Лант, что его мать была охотницей, которая пользовалась уважением королевы, но занимала невысокое положение при дворе? Уж не вообразил ли он себя утраченным сыном какой-то очень высокопоставленной особы? Выше, чем скромный Том Баджерлок, сын простолюдина?
Выше, чем Би?
И в тот момент я понял с необыкновенной ясностью, что Фитц Виджилант совершенно не годится в учителя моей дочери. Как же я мог поверить в иное? Я вновь покачал головой, изумляясь собственной глупости. Из Фитца Виджиланта не вышло убийцы, и Чейд решил, что с ремеслом писаря и учителя получится лучше. А я подыграл его извращенной логике. Почему? Мы что же, решили, что учить детей легче, чем убивать их?
Что же со мной не так, если после стольких лет я все еще готов без вопросов принимать любые предложения Чейда? Я ведь уже взрослый, верно? Но такова власть моего старого наставника надо мной. Я давно усвоил, что он способен ошибаться, но стоит мне ослабить защиту – во мне берет верх уверенность, что Чейду виднее, чем мне. Я редко подвергал сомнению его приказы, и хуже того – редко пытался добыть сведения сверх того, чем он со мной поделился. Что ж, отныне все изменится. Я узнаю имя истинного отца Ланта и потребую, чтобы мне объяснили, чем Шун заслужила покушение на убийство. И еще поинтересуюсь, с какой стати Чейд вообразил, что кто-то из них способен быть для моего ребенка телохранителем или наставником.
Я сам стану для дочери и тем и другим. Она уже умеет читать, и, сдается мне, мое собственное обучение большей частью шло по книгам или в ходе помощи Чейду с его экспериментами. Были еще физические упражнения, разумеется, но едва ли мне стоит обучать Би владению топором или мечом. Я улыбнулся, подумав о том, с каким неизменным усердием она занималась во время наших вечерних уроков с ножом. Короткие занятия заменили сказки или песенки на ночь. Она училась быстро, стоило отдать ей должное. После того как она дважды порезала мне костяшки пальцев, пришлось вручить ей деревянное «лезвие» вместо поясного ножа. Пару вечеров назад она удивила меня, избежав моего ножа с помощью кувырка, которого не постыдился бы и сам Шут. Если я мог научить ее танцевать с ножом, то смогу обучить и всему остальному, что она должна знать. Я сумею сделать ее достаточно образованной. А тому, чего я не знаю, ее обучат те, кто в этом хорошо разбирается. В Ивняках отличная лекарка; она может многое прибавить к тому, что Би уже узнала от Молли о травах. И да, моя дочь выучится играть на музыкальном инструменте, и танцевать, и делать тысячи других вещей, заменяющих женщинам оружие в этом мире. И языкам! Языку Горного Королевства уж точно. И еще до меня дошло: нас с Би мало что удерживает в Ивовом Лесу. Мы можем провести год в горах, чтобы она познакомилась с добросердечием тамошних жителей, а не только выучила язык. То же самое касается Внешних островов. И каждого из Шести Герцогств. Я вдруг решил, что мы объездим их все еще до того, как ей исполнится шестнадцать. Я как будто шел по узенькой тропке и вдруг понял, что в любой момент могу сойти с нее и срезать путь через поля. Я мог выбирать, чему и как ее будут учить, и по ходу дела дать ей определиться, кем она хочет стать.
Ибо у Би было на это право. Девочкам не надо бить, чтобы ударить. Но неужели я хочу, чтобы она обучилась этому виду драки на примере Шун, с одобрения Ланта?
– …ты должен его приструнить, а не я и не Лант. Неужели тебя не беспокоит, что он меня оскорбил? И Ланта? Ты меня слышишь? Помещик Баджерлок?
Услышав свое имя, я рывком вернулся к реальности. Но повернулся не к Шун, а к Фитцу Виджиланту. Мой разум ухватился за случайный обрывок сведений.
– Сколько восковых дощечек ты надеешься приобрести?
Позади меня Шун издала разгневанный возглас – ее проигнорировали. Мне было все равно. Фитц Виджилант растерялся от неожиданного поворота беседы. Он вдруг принялся увиливать, и я заподозрил, что он боится, что денег не хватит.
– У торговца их немного, разумеется. Я уверен, двойные дощечки могут использовать те ученики, что происходят из одной семьи, ведь…
– Мы купим все, что есть. – Я чуть отодвинулся от стола, наблюдая за дверью, через которую должна была вернуться Би. Я вдруг встревожился: не слишком ли много каштанов и сладостей она сегодня съела? А вдруг ей стало плохо? – Одну я заберу для Би. Отныне я буду сам ее учить. Я нахожу тебя негодным для этого занятия.
Он уставился на меня, вдруг сделавшись очень юным. На его лице соперничали друг с другом унижение и паника, смятение и потрясение. Ни одно чувство не могло возобладать, так что он просто таращился. Если бы речь шла не о Би, я, возможно, пожалел бы, что пришлось обойтись с ним так. Я дал ему немного времени, чтобы обрести дар речи.
Он очень осторожно и отчетливо проговорил:
