– Если я вас каким-то образом оскорбил или обманул ваши ожидания, сэр, я…
– Все верно, – перебил я. Никакой жалости, никаких угрызений совести. Пожалел ли он Би, когда распекал и унижал ее перед другими детьми?
У него задрожала нижняя губа. Потом его лицо окаменело. Он сделался прямым как палка.
– Когда мы вернемся сегодня вечером, я немедленно соберу вещи и покину Ивовый Лес.
Позерство юноши меня утомило.
– Нет. Пусть вы оба меня и раздражаете, я не могу этого позволить. Как бы я ни желал обратного, вы должны остаться в Ивовом Лесу. Я понял, что ни один из вас не в силах защитить моего ребенка. И как, скажите на милость, вы собираетесь защищать самих себя? Фитц Виджилант, можешь продолжать учить других детей. А я научу тебя владеть топором и мечом, а также уважать любого, кто способен честно посмотреть тебе в глаза.
Придется пожертвовать еще каким-то временем, но, по крайней мере, он научится защищать самого себя. А Шун? Я взглянул на нее, изображающую царственный гнев.
– Я попрошу Ревела заняться твоим обучением тем умениям, что помогут отыскать тебе мужа. Речь не о танцах или пении, но об управлении домашним хозяйством и бережной трате денег.
Она вперила в меня ледяной взгляд:
– Лорд Чейд об этом узнает!
– Несомненно. От меня – раньше, чем твое сообщение до него доберется.
Она прищурилась, точно кошка:
– Я не вернусь в Ивовый Лес. Я сегодня же сниму комнату в Дубах-у-воды и буду жить здесь одна. А ты ответишь перед лордом Чейдом за то, что упустил меня.
Я вздохнул:
– Шун, Зимний праздник на носу. Трактиры переполнены. А ты вернешься сегодня вечером в мой дом, где мы приготовимся к торжеству ради моей дочери. Я не потерплю ни от одного из вас никаких угроз отъезда. Никуда вы не уедете, потому что я дал слово человеку, которого уважаю, что буду вас оберегать.
Я перевел взгляд с Ланта на Шун.
Она разинула рот. Потом резко его закрыла и высокомерно заявила:
– Баджерлок, да как ты смеешь мною командовать?! Лорд Чейд предоставил тебя в мое распоряжение – ради моего удобства и защиты. Посылай свои сообщения, как хочешь и куда хочешь. Я позабочусь о том, чтобы он развеял недопонимание по поводу разницы в нашем положении, возникшее у тебя.
Этой фразой она все выдала. Чейд легкомысленно назвал меня при ней по имени, но она не сложила два и два. Она пялилась на меня, словно ожидая, что я попячусь и начну кланяться, рассыпаясь в извинениях. Даже будучи незаконнорожденной, она была уверена, что находится выше меня по положению. Лант, хоть и бастард, был признан благородным отцом и потому мог считаться ее ровней.
Но не подавальщик. Не я, не Риддл. В ее глазах я был низкого рождения, как и моя дочь.
– Довольно, Шун, – только и сказал я.
Ее глаза сузились, в них вспыхнул леденящий душу гнев. Я чуть не рассмеялся от того, как она решила продемонстрировать свою власть.
– Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне, – заявила она грозно и тихо.
Я собрался было ответить, как к столу вернулся Риддл. Он пришел, хитроумно удерживая в одной руке тарелки с едой для Шун и Ланта, а в другой – их кружки с сидром. Опустил все это на стол со стуком, но не без изящества. Его глаза блестели от решимости оставить события этого дня позади и веселиться, но потом улыбка уступила место тревоге. Он спросил:
– А где Би?
Меня пронзило внезапное беспокойство. Я выпрямился в узком пространстве между скамьей и столом:
– Она не вернулась. Прошло слишком много времени. Я иду ее искать.
Я переступил через скамью и направился прочь, а за моей спиной Шун воскликнула:
– Мой сидр почти остыл!
29. Туман и свет
И тут из светящегося тумана, который нас окружал, выскочил коричнево-серебристый волк. Он был покрыт шрамами, и смерть пропитала его, как вода пропитывает шкуру пса, переплывшего реку. Отец мой был с ним, и в нем, и вокруг него, и я так и не поняла, каким он был на самом деле. Волк истекал кровью из дюжины неисцелимых ран, но внутри его горела жизнь, точно расплавленное золото в печи.
Дневник сновидений Би Баджерлок
Все пошло наперекосяк, когда дверь трактира распахнулась и захлопнулась опять и внезапно Шун и Фитц Виджилант оказались рядом с нами. По взгляду, который Фитц Виджилант устремил на моего отца, я поняла, что он уже знает о том, что произошло на площади. Я не хотела, чтобы он об этом говорил с отцом. Все осталось в прошлом, и если он опять поднимет эту тему – Риддлу придется о ней снова задуматься. Риддл и мой отец теперь вели себя так, словно все в порядке, но я знала, что поступок моего отца будет грызть сердце Риддла, как червь. Мой отец был его другом, однако Риддл посвятил себя Неттл и страшился той минуты, когда расскажет ей эту историю и раскроет собственную роль в ней.
А вот Шун если что и знала, то ничего не сказала, но зато принялась болтать о том, что ей нужно то и нужно это и что если у моего отца есть деньги, то они могли бы пойти и купить все прямо сейчас, или, быть может, она сначала поест. Она села рядом с моим отцом, а Фитц Виджилант – по другую сторону от Риддла, и они защебетали наперебой, что им требуется то да се, напомнив мне желторотых птенцов, распищавшихся в гнезде. Отец отвернулся от меня, чтобы поговорить с Шун. Это было невыносимо. Мне вдруг стало слишком жарко, и мириады разговоров терзали мои бедные уши. Я потянула Риддла за рукав:
– Мне надо наружу.
– Что? А-а. Уборная позади трактира. И сразу же возвращайся, поняла? – Он отвернулся от меня, чтобы ответить на какой-то вопрос Фитца Виджиланта.
Вот ведь странно: мне запрещено было перебивать наставника, а он даже не думал отвечать мне той же любезностью.
– Это деревенская еда, Лант, – сказал ему Риддл. – Не такая, какую подают в тавернах Баккипа, но ничуть не хуже. Попробуй суп.
Пришлось извиваться, чтобы развернуться на скамье, а потом слезть с нее. Отец даже не заметил, что я ухожу… Когда я шла к двери, какая-то крупная женщина едва не сбила меня с ног, но я увернулась и прошмыгнула мимо нее. Дверь была такая тяжелая, что мне пришлось ждать, пока кто-то ее откроет, чтобы выскользнуть наружу. Там меня приветствовал прохладный воздух; казалось, с приближением вечера суматоха и веселье на улице только нарастают. Я чуть отошла от двери, чтобы меня не ударило, если ее откроют, но и там долго простоять мне не довелось, потому что какой-то мужчина хотел выгрузить телегу дров у дверей соседнего трактира. Так что я перешла на другую сторону улицы и принялась наблюдать за человеком, который жонглировал тремя картофелинами и яблоком. Одновременно он пел веселую песенку. Когда он закончил, я извернулась, чтобы дотянуться мимо новой рыночной сумки к новому кошельку. На дне нашелся полугрош. Я дала его жонглеру, а он улыбнулся и подарил мне яблоко.
