Чейд кивнул с серьезным видом.
Я был благодарен, но знал, что за его услуги, как всегда, придется заплатить.
Кетриккен встала, шурша юбками:
– Мне тоже надо вернуться в пиршественный зал.
Я повернул голову и впервые за весь вечер взглянул на нее по-настоящему. Ее наряд был из шелка в синих тонах, корсаж и юбку верхнего платья украшало белое кружево. Серьги были из серебра, с синими камнями, а к серебряному венцу крепилась сеточка с бледными топазами, ниспадавшая на лоб.
Наверное, изумление отразилось на моем лице, потому что Кетриккен улыбнулась и сказала извиняющимся тоном:
– Они наши торговые партнеры, им нравится видеть, что я ношу плоды этой торговли, а если делать им комплименты, моему королю будет легче вести переговоры. – Продолжая улыбаться, она прибавила: – И заверяю тебя, Фитц, мои украшения очень скромные по сравнению с теми, что надела сегодня наша молодая королева!
Я улыбнулся ей в ответ:
– Знаю, вы предпочитаете более простые наряды, но, по правде говоря, красота этого платья вполне соответствует вам.
Шут негромко проговорил:
– Хотел бы я вас увидеть…
Он сжал пустую миску. Без единого слова Кетриккен вытерла потеки бульона в уголке его рта.
Я хотел ему сказать, что мы его исцелим и он снова будет видеть. По правде говоря, я жалел, что не принял ни одного из настойчивых предложений Чейда узнать больше о Силе. Я смотрел на Шута и спрашивал себя, сможем ли мы выпрямить криво сросшиеся кости, вернуть свет его глазам и цвет его посеревшей коже. Что мы могли восстановить?
– Оно мне необходимо, – вдруг сказал он. – Исцеление Силой. Я его не хочу. Оно вселяет в меня ужас. Но мне нужно, чтобы это было сделано. Как можно быстрее.
Поколебавшись, я сказал правду:
– Прямо сейчас мы скорее убьем тебя, чем исцелим. В тебе слишком много… повреждений. И ты ослабел из-за всего, что с тобой случилось. Несмотря на силу, которую я для тебя украл.
Кетриккен смотрела на меня, в ее глазах стоял вопрос. Пришло время сказать им обоим, что ответ мне неизвестен.
– Я не знаю, в какой степени Сила сможет тебя восстановить. Это магия, но в конечном счете решает тело. Она может подстегнуть тело, чтобы оно все восстановило быстрее, чем сделало бы это само по себе. Но то, что тело уже исправило… Если говорить о сломанных костях, например, то я не знаю, возможно ли выпрямить старые переломы.
Кетриккен тихонько проговорила:
– Я так понимаю: когда круг тебя исцелил, многие старые повреждения также исцелились. Шрамы исчезли.
Я не хотел ей напоминать, что неумеренное исцеление едва не убило меня.
– Мне кажется, надо действовать постепенно. И я не хочу напрасно обнадеживать Шута.
– Я должен видеть, – вдруг сказал он. – Это превыше всего остального – я должен видеть, Фитц.
– Не могу тебе этого обещать, – сказал я.
Кетриккен отошла от кровати. Ее глаза блестели от слез.
– Боюсь, мне пора вернуться на торговые переговоры, – сказала она ровным голосом и посмотрела на вход в лазарет, где стоял и ждал Чейд.
– Я думал, это пир – менестрели поют, гости танцуют?
– Так все выглядит со стороны, но на самом деле это переговоры. И сегодня я по-прежнему королева Горного Королевства, а значит – участвую в той игре, в которой Шесть Герцогств хотят победить. Шут, я не в силах описать тебе свои чувства. Меня переполняет радость, что я снова тебя вижу, и печаль из-за того, что с тобой приключилось.
Шут растянул в улыбке потрескавшиеся губы.
– Я чувствую то же самое, моя королева. – И печально прибавил: – Только вот ничего не вижу.
Королева не то грустно рассмеялась, не то всхлипнула:
– Я вернусь, как только смогу.
– Не сегодня, – ласково проговорил он. – Я так устал, что закрываются глаза. Но вскоре, моя королева. Вскоре, если сумеете.
Она присела в реверансе и убежала, шурша юбками и стуча каблучками. Я проследил за ней взглядом.
– Она сильно изменилась – и осталась прежней, – заметил Шут.
– Судя по голосу, тебе намного лучше.
– Пища. Теплая постель. Чистое лицо и руки. Общество друзей. Это сильные лекарства. – Он вдруг зевнул и прибавил с трепетом: – И сила Риддла. Странная это вещь, заемная сила, Фитц. Она не так уж сильно отличается от того, что я чувствовал, когда ты переливал в меня собственную жизнь. Это жужжащая, неуемная энергия внутри меня – одолженная, незаслуженная. Душе моей она не нравится, но тело требует еще и еще. Будь она чашей передо мной, не думаю, что я смог бы устоять перед искушением осушить ее до дна. – Он медленно вздохнул и затих.
Но я почти чувствовал, как он наслаждается течением этой перелитой в него жизни. Я вспомнил боевое безумие, которое меня охватывало в былые времена, и то, как я сражался с дикой радостью, тратя силы еще долгое время после того, как мое тело должно было устать. Это было возбуждающее чувство. А потом наступало полное изнеможение. За фальшивую силу приходится платить. Я похолодел от ужаса.
Шут заговорил опять:
– И все же я не солгал. Пусть мне и хочется принять горячую ванну, не думаю, что я смогу бодрствовать еще долгое время. Не помню, когда в последний раз мне было так тепло, а мой живот был так полон.
– Тогда, наверное, мне стоит отнести тебя в покои леди Тайм.
– Ты меня понесешь?
– Я уже нес. Ты почти ничего не весишь, и это самое простое, что я могу сделать.
Он немного помолчал, потом сказал:
– Думаю, я пойду сам. По крайней мере, часть пути.
Я растерялся, но не стал с ним спорить. В лазарет вошел паж, как будто призванный нашими словами. На волосах и плечах у него таяли снежинки, в руке он нес фонарь. Оглядевшись по сторонам, он позвал:
– Том Баджерлок? Меня прислали за Томом Баджерлоком.
– Я здесь, – отозвался я.
Когда я повернулся к пажу, Неттл внезапно отошла от постели Риддла. Схватила меня за рукав и оттащила в сторону. Она посмотрела на меня снизу вверх, и ее лицо в эту минуту так напоминало материнское, словно Молли восстала из могилы, чтобы меня отчитать.
– Риддл говорит – я не должна тебя винить, он вызвался сам.
– Нет. Я его попросил. Он знал, что, если не поможет мне, я попытаюсь все сделать самостоятельно. И я виноват. И мне жаль.
– Еще бы!
Я склонил голову в ответ на это.
Помолчав немного, она прибавила:
– Люди любят тебя куда больше, чем ты заслуживаешь, Том Баджерлок. Но ты даже не веришь в то, что они тебя любят. – Я все еще размышлял над ее словами, когда она продолжила: – И я одна из этих людей.
