– Я встану.
Его ответ меня удивил.
– Еще недавно, когда я спешил доставить тебя в Олений замок, мне казалось, ты на грани жизни и смерти. А теперь ты стал почти похож на самого себя.
– Я всегда был крепче, чем казался. – Он медленно сел, спустил ноги с кровати, нащупал пол. – Но не обманывайся. Сомневаюсь, что я продержался бы еще хоть пару ночей в холоде. Последние несколько дней почти не помню. Холод, голод, боль… Никакой разницы между ночами и днями, разве что ночи холоднее. – Он встал и зашатался, потом сказал жалобно и беспомощно: – Я не знаю, где ты.
– Стой на месте, – настоятельно попросил я, как будто он мог поступить иначе.
Я поставил столик возле Чейдова старого кресла и провел туда Шута. Нашел посуду и приборы на полке; леди Розмари содержала эту комнату в куда большем порядке, нежели Чейд. Принес Шуту миску курятины и ложку, а затем нашел бутылку бренди и кружки.
– Насколько ты голоден? – спросил я, пожирая взглядом оставшуюся в котелке еду.
От ее аромата и у меня пробудился аппетит. Бремя путешествия через монолиты Силы я почти целиком переложил на Риддла, но с тех пор, как я последний раз ел, слишком много всего произошло.
– Угощайся, – ответил Шут, почувствовав, какие противоречивые чувства меня терзают.
Я набрал себе миску и сел в кресло леди Розмари, держа ее на коленях. Шут поднял голову:
– Это запах бренди?
– Он слева от твоей миски.
Шут отложил ложку, и на его губах появилась робкая улыбка.
– Бренди с Фитцем. У огня. В чистой одежде. За едой. Один последний раз – и я почти что могу умереть счастливым.
– Все хорошо, только про смерть можно не вспоминать.
Его улыбка сделалась уверенней.
– На время, старый друг. На время. То, что ты сделал со мной, перед тем как мы вошли в камни, и жертва Риддла, а потом еда, тепло и отдых – все это оттащило меня от края пропасти. Но мы не станем друг друга обманывать. Я знаю, какую гниль несу внутри себя. Я знаю, ты ее видел. – Он поднял руку и крючковатыми пальцами поскреб покрытую шрамами щеку. – Это не случайность, Фитц. Они намеренно создали это внутри меня, и так же намеренно покрыли мое лицо шрамами, сорвали Силу с кончиков моих пальцев. Я и помыслить не смею, что спасся. Они вложили в меня медленную смерть, а потом преследовали, пока я ковылял прочь, заставляли каждый день идти до изнеможения, угрозами отпугивая всех, кто мог бы мне помочь. Кажется, я путешествовал быстрее и забрался дальше, чем они рассчитывали, но даже это может оказаться моей фантазией. Их замыслы куда сложнее, чем ты или я можем себе вообразить, ибо в их распоряжении карта лабиринта времени, нарисованная по ста тысячам пророчеств. Я не спрашиваю, отчего ты заколол меня, потому что уже знаю. Они все это спланировали и ждали, что ты воплотишь их злую волю в жизнь. Они желали причинить тебе боль, а не просто убить меня. Никто не виноват, кроме них. И все же ты по-прежнему Изменяющий, и ты превратил мое умирание в прилив сил. – Он вздохнул. – Но возможно, даже это предусмотрела их злая воля – и ты должен был найти меня и принести сюда. Что, если этот камешек, Фитц, запускает лавину? Я не знаю. Я жажду вернуть себе зрение, чтобы опять выбирать свою дорогу в клубящемся тумане вероятностей. Ведь я утратил эту способность, хоть ты и вернул меня из мертвых.
Я не мог придумать, что ответить. Я давным-давно усвоил, что Шуту, как и Чейду, нельзя задавать слишком много вопросов, – это самый верный способ заставить его замолчать. Предоставленные самим себе, они оба неизменно сообщали мне больше, чем намеревались. И потому я ел свою тушеную курятину и пил бренди Чейда, гадая, что же это за Слуги, при чем тут нежданный сын Шута и кем были гонцы, которых он ко мне посылал и которые не достигли моего дома.
Он доел курятину, обстучал ложкой всю миску, убеждаясь, что не осталось ни кусочка. Я заново налил бренди в его кружку.
– У тебя соус слева возле рта, – негромко сказал я ему.
Мне было очень больно видеть, как Шут ест – прожорливо и неопрятно. Забрав у него миску, я вытер брызги и пятна со стола. Я надеялся, что не вызвал у него стыда, но, вытирая лицо, он признался:
– Ем, как изголодавшийся пес. Слепой изголодавшийся пес. Боюсь, я привык запихивать в себя как можно быстрее всю еду, какая есть. Тяжело отделаться от привычки, которую столь усердно прививали. – Он глотнул бренди и опустил голову на спинку кресла. Его глаза были закрыты, но лишь когда его обмякшая рука дернулась и чашка едва не упала, я понял, что Шут засыпает, где сидит.
– Обратно в постель, – скомандовал я ему. – Если ты будешь хорошо питаться и отдыхать несколько дней, возможно, мы сможем потихоньку начать исцеление, чтобы направить тебя на путь выздоровления.
Он завозился и, когда я взял его за руку, с трудом встал на ноги.
– Давай начнем, как только сможем. Я должен стать сильнее, Фитц. Я должен жить и победить их.
– Что ж. Давай ты для начала выспишься, – предложил я ему.
Я провел его назад к кровати и как следует укрыл. Стараясь не шуметь, прибрался в комнате и добавил дров в камин. Налил себе бренди. Он был ежевичный, куда лучшего качества, чем я мог себе позволить в юности. Тем не менее долгое послевкусие ягод и цветов напомнило мне о тех днях. Я со вздохом опустился в кресло Чейда и вытянул ноги к огню.
– Фитц?
– Я здесь.
– Ты не спросил, почему я вернулся. Почему я тебя искал. – Его голос был пропитан усталостью.
– Посланница сказала – ты ищешь своего сына. Нежданного сына.
– Боюсь, без особой надежды. Там, на рынке, мне привиделось, что я его нашел… – Он покачал головой. Его голос сделался очень тихим, и мне пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. – Это он им нужен. Слугам. Они думали, что я знаю о его существовании. Довольно долго они расспрашивали меня, пытаясь выведать секрет, которого я не знал. И когда наконец-то заявили прямо о том, что ищут, я все равно ничего не смог сказать. Они не поверили, разумеется. Снова и снова требовали, чтобы я сказал, где он и кто произвел его на свет. Я годами настаивал, что это невозможно. Я даже спрашивал их: «Если бы такое дитя существовало, как бы я его оставил?» Но они были так уверены. Мне пришлось признать, что они, видимо, правы.
Шут замолчал. Я гадал, не уснул ли он. Как можно уснуть посреди такой душераздирающей истории? Когда он снова заговорил, его голос звучал хрипло.
– Они решили, что я лгу. Тогда они… забрали меня. – Он помолчал, потом снова заговорил, с трудом сохраняя спокойствие. – Когда мы с Прилкопом вернулись, сперва они воздавали нам почести. Долгими вечерами мы пировали, и они снова и снова просили нас рассказывать во всех подробностях о том, что мы повидали и сделали. Писари все записывали. Это… это ударило мне в голову, Фитц. Такие почести, такие похвалы… Прилкоп был более сдержан. В один день он исчез. Мне сказали – он отправился повидать то место, где родился. Но месяц шел за месяцем, и я начал подозревать неладное. – Он кашлянул. – Надеюсь, он спасся или умер. Ужасно, если он все еще у них в руках… Но тогда и начались их бесконечные расспросы. И потом, когда они открыли предмет своих поисков и все равно не получили ответов, однажды ночью меня забрали из покоев. И начались пытки. Сперва было не так страшно. Они настаивали, что я все знаю и что если буду достаточно долго голодать или терпеть холод, то что-то вспомню – сон или какое-то событие. И я поверил. Я пытался вспомнить. Но тогда же я в первый раз послал гонцов, чтобы предупредить тех, кто мог что-то знать. Они должны были спрятать такого ребенка, пока я за ним не приду.
