– Что ты сделал? – У меня перехватило дыхание.
– Я попытался – и все сильно испортил. Они насмехались надо мной. Говорили – я всегда буду терпеть поражение. Но с тобой такого не случится. Ты знаешь, как надо. Тебя этому учили. И ты в этом был хорош.
Теплая постель не смогла изгнать леденящий душу холод, который охватил меня. Я отодвинулся, но его рука вдруг схватила мою и сжала, крепкая как смерть.
– Когда-то ты в этом был хорош. В искусстве убивать людей. Чейд тебя учил, и ты был в этом хорош.
– Я хорошо убивал людей, – проговорил я деревянным голосом.
Слова показались бессмысленными, когда я произнес их вслух. Мне хорошо удавалось творить смерть. Нас разделяло молчание, более плотное, чем тьма.
Он опять заговорил. Его голос был полон отчаяния:
– Я ненавижу себя за то, что приходится об этом просить. Я знаю, ты изгнал это из своей жизни. Но я должен. Когда я отдохну, когда я тебе все объясню, ты поймешь. Их надо остановить, и, кроме смерти, нет другого способа. Между ними и тем, что они собираются сделать, есть только ты. Ты один.
Я ничего не сказал. Он был на себя не похож. Шут бы никогда меня о таком не попросил. Он слеп, он болен, он страдает. Он жил в жутком страхе. Он по-прежнему боится. Но теперь ему ничего не угрожает. Когда ему станет лучше, его разум прояснится. Он опять сделается самим собой. И попросит прощения. Если вообще вспомнит об этом разговоре.
– Пожалуйста, Фитц. Прошу тебя. Их надо убить. Это единственный способ их остановить. – Он болезненно втянул воздух. – Фитц, ты их убьешь? Всех. Покончишь с ними и теми ужасами, что они творят? – Он помедлил и прибавил слова, которые я страшился услышать: – Пожалуйста. Ради меня.
32. Нападение
Если верить местным, истинный Белый Пророк рождается только один раз в каждом поколении. Очень часто ребенок появляется на свет в семье, где никто и не подозревает, что в их жилах течет такая кровь. Если семья живет в краю, где Белых Пророков почитают, все ликуют и празднуют. Чудесное дитя растет дома, пока ему или ей не исполняется десять лет. В это время семья отправляется в паломничество на Бледный остров, ибо считается, что он – родина Белого народа. Теперь на острове обитают Слуги Архивов, посвятившие себя сохранению записей о Белых Пророках и их предсказаний. Там ребенка встречают с радостью и берут под опеку.
Говорят, что каждый сон, о котором сообщает ребенок, записывается. До двенадцати лет ему запрещено читать любые сохранившиеся пророчества других Белых, чтобы содержащиеся в них сведения не исказили чистоту его прозрений. Когда ему исполняется двенадцать, начинается обучение в Архивах.
Потом этому путешественнику поведали печальную историю о Белом младенце, появившемся на свет в отдаленной деревне, где народ не слыхал о Белых Пророках. Когда настало время родиться новому Белому, а известий о таком ребенке не пришло, Слуги Архивов принялись сами изучать пророчества, пытаясь объяснить подобный пробел. Изыскания привели к тому, что они послали гонцов в отдаленный край в поисках ребенка. Гонцы вернулись с горестной вестью о том, что бледного ребенка сочли слабоумным уродом и бросили в колыбели на голодную смерть.
Реппл Шейкерлум, «Путешествия Шейкерлума»
Мы вернулись в Ивовый Лес во тьме и холоде. Фитц Виджилант был не таким хорошим возницей, как мой отец или Риддл. Лошади знали путь домой, но он не направлял колеса повозки в колею, как мой отец, так что они терлись о края снежных наносов и повозка дергалась и скрежетала. Уверена, из-за темноты и глубокого снега на дороге править лошадьми было сложнее, чем казалось. Я съежилась под одеялами в задней части повозки, тревожась об отце, гадая о том, кто был этот нищий, и мечтая поскорей оказаться дома. Я очень устала и сильно расстроилась из-за того, что так быстро меня бросили. И в довершение ко всему Шун и Фитц Виджилант жались друг к другу на сиденье возницы, укутавшись в пледы, и тихими, разгневанными голосами переговаривались о случившемся в городе. Они говорили про моего отца и Риддла так, словно считали меня глухой или вовсе не принимали во внимание мои чувства.
Они оказались свидетелями происшествия с собакой, но предпочли держаться подальше, опасаясь, что оно навлечет на них неприятности. Шун очень боялась, что в Дубах-у-воды молва будет поминать ее в связи с безумцем, в которого Том Баджерлок превратился из-за какой-то собаки. Хватит и того, как он унизил ее при всех в таверне, разговаривая с ней в неподобающем тоне! Фитц Виджилант не мог взять в толк, что мой отец и Риддл сделали из-за нищего – ни почему, ни каким образом, – и это, похоже, казалось обоим самым оскорбительным. То, что им ничего не объяснили в подробностях, они сочли невероятной грубостью, но мне во время возвращения домой от Висельного холма они не сказали ни слова. Пока мы медленно тряслись по дороге, мороз крепко сжал меня своими холодными руками. Я то и дело погружалась в тревожный сон, а потом повозка подпрыгивала, и я просыпалась.
Когда мы подъехали к особняку, меня уже подташнивало от езды по кочкам и ухабам. Я проснулась в последний раз, когда Фитц Виджилант остановил лошадей перед высокими дверьми и спрыгнул, выкрикивая конюха. Он заботливо помог Шун спуститься и велел ей побыстрее идти в дом, чтобы согреться. Она громко удивилась, почему на ступеньках ее не встречает слуга с фонарем. Фитц Виджилант согласился, что слуги и впрямь ленивые и их надо вышколить. Они же знали, что мы вернемся сегодня ночью, верно? Следовательно, должны были ждать.
Выпавший снег лег влажным грузом на покрывала, в которые я закуталась. От долгого сидения в неподвижности и дорожной тряски мои мышцы сделались непослушными. Я пыталась выбраться из-под покрывал, когда к задней части повозки подошел Фитц Виджилант.
– Идем, Би, – сказал он.
– Я пытаюсь…
Фитц Виджилант нетерпеливо фыркнул, схватил одно покрывало за край и потащил на себя, отчего меня завалило собравшимся снегом. Я ахнула от неожиданности и тщетно попыталась не всхлипнуть.
Он пришел в ужас оттого, что сделал со мной, но голос его был строг:
– Ну, не веди себя как маленькая. Это просто снег. Мы все устали и проголодались, но мы дома. Выходи, и пойдем домой, там ты согреешься.
Я не ответила. От резкого движения одеял перевернулась моя сумка. Я принялась шарить во тьме, пытаясь собрать свои драгоценные покупки, рассыпавшиеся по темному полу повозки. Они теперь были повсюду, под снегом и кучей покрывал, которые Фитц Виджилант сбросил.
Наверное, он не видел, что я делаю, потому что сказал:
– Выходи сейчас же, Би, или я тебя оставлю тут.
Я перевела дух и выдавила из себя:
– Ну и уходи. Мне все равно.
– Я не шучу!
Я не ответила, и он, постояв несколько секунд в тишине, повернулся и решительным шагом направился в дом. Появился мальчик-конюх с фонарем и подошел к повозке, чтобы забрать ее и лошадей в конюшню, где с них должны были снять упряжь. Он робко кашлянул.
