– Секретное ключевое слово – плохая идея, Чейд. Если ты в нем нуждаешься, пусть его запишут и поместят под охрану короля.
– Все записанное можно прочитать. Все спрятанное можно отыскать.
– Это правда. Вот тебе еще одна правда: если кое-кто умрет, то уже не оживет.
– Я хранил верность Видящим всю свою жизнь, Фитц. Лучше мне умереть, чем допустить, чтобы меня использовали в качестве оружия против короля.
Мне было неприятно с этим соглашаться. И все же…
– Тогда, следуя твоей логике, каждого члена круга следует запечатать. Каждого – отдельным словом, скрытым в загадке.
Его руки, большие и все еще проворные, пробрались вдоль края покрывала, точно два костяных паука.
– Так было бы лучше всего, да. Но пока я сумею убедить остальных членов круга в том, что это необходимо, приму меры, чтобы защитить от тлетворного влияния самого ценного члена круга.
Чейд никогда не страдал от избытка скромности.
– Выходит, этот член – ты.
– Разумеется.
Я выразительно уставился на него. Он возмутился:
– Что? Ты не согласен? Знаешь, сколько секретов мне доверила семья? Сколько сведений относительно семейной истории и родословной, сколько знаний о Силе сейчас находятся только в моем разуме да в нескольких гниющих свитках, которые бо́льшей частью почти невозможно прочитать? Представь себе, что я окажусь под чьим-то влиянием. Представь, что кто-то похитит эти секреты из моего разума и использует их против Видящих.
Я похолодел, осознавая, что он абсолютно прав. Я ссутулился и погрузился в раздумья.
– Ты можешь просто сказать мне слово-ключ и поверить, что я сохраню его в тайне? – Я уже смирился с тем, что он разыщет способ повторить содеянное.
Чейд слегка подался вперед:
– Ты согласишься запереть свой разум при помощи Силы?
Я поколебался. Мне не хотелось идти на это. Я слишком живо помнил, как умер Баррич, отгороженный печатью от любых попыток его спасти. И как едва не умер Чейд. Я всегда полагал, что, имея выбор между исцелением при помощи Силы и смертью, выберу смерть. Вопрос Чейда заставил меня посмотреть правде в глаза: я хотел оставить за собой выбор. А сохранить возможность выбора скорее получится, если мой разум не будет отгорожен от тех, кто мог бы меня спасти.
Чейд прочистил горло:
– Что ж, пока ты не решишься, я буду поступать, как сочту наилучшим. Полагаю, ты тоже.
Я кивнул:
– Чейд, я…
Он пренебрежительно махнул рукой и сердито проговорил:
– Я все знаю, мальчик. И буду вести себя осторожнее. Займись этими свитками, как только сможешь, хорошо? Перевод сложный, но тебе вполне по силам. А теперь мне надо отдохнуть. Или поесть. Не могу понять, проголодался ли я или еще сильней устал. Это исцеление Силой… – Он покачал головой.
– Знаю, – напомнил я ему. – Я верну каждый свиток, как только переведу. И сохраню копию в тайнике в Ивовом Лесу. Тебе надо отдохнуть.
– Я отдохну, – пообещал Чейд.
Он откинулся на свои многочисленные подушки и закрыл глаза в изнеможении. Я тихонько выскользнул из комнаты. И еще до захода солнца преодолел немалую часть пути домой.
4. Меры предосторожности
Я не знал своего отца, покуда не прибыл в Олений замок. Мать моя была пехотинцем в армии Видящих на протяжении тех двух лет, пока силы Шести Герцогств были собраны на границе Фарроу и Калсиды. Звали ее Гиацинт Фаллстар. Ее родители были фермерами. В год удушающей лихорадки они оба умерли. Моя мать не сумела одна содержать ферму и потому сдала землю кузенам, а сама отправилась в Притопье, искать счастья. Там она стала солдатом герцогини Эйбл из Фарроу. Обучилась владению мечом и показала к этому природную склонность. Когда в приграничье разразилась война и король Шести Герцогств сам прибыл, чтобы вести войска в битву, она была там. Она оставалась с отрядами на калсидской границе, пока армию завоевателей не отбросили на их собственную территорию и не установили новую границу.
Вернувшись на ферму в Фарроу, она родила меня. Человек по имени Роган Хардхэндз последовал за ней на ферму, и она взяла его в мужья. Он служил в армии вместе с ней. Он ее любил. Ко мне, ее сыну-ублюдку, в котором не было его крови, он был не очень-то благосклонен, и я рьяно отвечал ему тем же. И все же мы оба любили мою мать, а она любила нас, так что я буду говорить о нем справедливо. Он ничего не смыслил в фермерстве, но пытался быть полезным. Он был моим отцом до того дня, когда моя мать умерла, и, хотя он был черствым человеком, считавшим меня лишь обузой, видал я отцов куда хуже. Он делал то, что, по его мнению, должен делать отец с сыном: научил меня подчиняться, трудиться как следует и не спорить со старшими. Более того, он трудился изо всех сил бок о бок с моей матерью, чтобы заработать денег и отправить меня к местному писарю учиться читать и писать – сам он этими навыками не владел, но мать считала их жизненно важными. Не думаю, что он когда-нибудь размышлял о том, любит меня или нет. Он делал то, что считал правильным. Я его ненавидел, разумеется.
Но в те последние дни жизни моей матери скорбь нас объединила. Ее смерть потрясла нас обоих, ибо никуда не годная и дурацкая судьба постигла эту сильную женщину. Взбираясь на чердак коровника, она поскользнулась на старой лестнице, и глубоко в ее запястье вонзилась щепка. Мать ее вытянула, и рана почти не кровоточила. Но на следующий день вся рука распухла, а на третий день она умерла. Вот так быстро все случилось. Вместе мы ее похоронили. На следующее утро он посадил меня на мула, дал мешочек с поздними яблоками, сухим печеньем и двенадцатью полосками вяленого мяса. Еще он дал мне две серебряные монеты и велел не сходить с Королевского тракта, который в конце концов приведет к Оленьему замку. В руки мне он вложил свиток, весьма потрепанный, и наказал отдать королю Шести Герцогств. Я не видел этого свитка с того дня, как передал его из рук в руки королю. Знаю, что Роган Хардхэндз был неграмотным. Наверное, его написала моя мать. Я прочел лишь одну строчку, что была снаружи: «Пусть это откроет лишь король Шести Герцогств».
Чейд Фаллстар, «Мои ранние годы»
Вторжение Чейда было подобно шепоту на ухо. Только вот шепот не разбудил бы меня. Нельзя перевернуться на другой бок и заснуть снова, если в твой разум вторгаются посредством Силы.
Ты когда-нибудь жалел о том, что все записал, Фитц?
Чейд никогда не спал. Так было, когда я был парнишкой, а сейчас мне казалось, что чем старше он становился, тем меньше времени ему требовалось на сон. В итоге он предполагал, что я никогда не сплю, и, если я дремал после тяжелого дня физического труда и мой разум не прикрывали крепкие стены, Чейд норовил ворваться в мои сонные мысли с той же бесцеремонностью, с какой входил в мою спальню в Оленьем замке. Когда я был мальчишкой, он просто открывал потайную дверь в моей комнате, спустившись по секретной лестнице из своего логова на башне. Теперь, спустя целую жизнь и на расстоянии многих дней пути, он мог входить в мои мысли. Сила, думал я втайне, воистину чудесная магия, но с ее помощью старик способен сделаться невероятно назойливым.
