– Слышал. – Я собрался с духом. – Молли. Ты знаешь, что этого не может быть. Ты сама мне сказала, что твои детородные дни остались позади. Прошли годы с той поры…
– И я ошиблась! – Теперь досаду в ее голосе нельзя было ни с чем перепутать. Она схватила мое запястье и положила мою ладонь на свой живот. – Ты должен был заметить, что я округлилась. Я почувствовала, как ребенок шевелится, Фитц. Я не хотела ничего говорить, пока не буду абсолютно уверена. И этот день настал. Я знаю, это странно, я знаю, что невозможно забеременеть через столько лет после того, как прекратились месячные. Но я знаю, что не ошибаюсь. Я чувствовала, как плод начал шевелиться. Я ношу под сердцем твоего ребенка, Фитц. Еще до конца этой зимы у нас будет малыш.
– Ох, Молли… – сказал я. Мой голос дрожал, и, когда я притянул ее ближе, руки мои тряслись. Я держал ее, целовал ее лоб и глаза.
Моя жена обняла меня.
– Я знала, ты будешь рад. И потрясен, – весело проговорила она и устроилась возле меня. – Я прикажу слугам принести колыбель с чердака. Пару дней назад я ходила на ее поиски. Она все еще там. Это отличный старый дуб, и ни один стык не разошелся. Наконец-то она послужит для дела! Пейшенс бы так взволновалась, узнав, что в Ивовом Лесу наконец-то появится дитя Видящего. Но я не стану пользоваться ее детской. Она слишком далеко от нашей спальни. Думаю, переделаю одну из комнат на первом этаже в особую детскую для меня и нашего ребенка. Возможно, комнату Воробья. Знаю, когда я сделаюсь тяжелей, мне не захочется слишком часто взбираться по лестницам…
Она взахлеб сыпала деталями своих планов, говорила о том, как перенесет ширмы из старой швейной комнаты Пейшенс, и о том, что надо хорошенько почистить гобелены и ковры, и о ягнячьей шерсти, которую она велит спрясть тонко и покрасить специально для нашего ребенка. Я слушал ее, от ужаса утратив дар речи. Она уплывала от меня, ее разум отправился туда, куда мой последовать не мог. Я видел, как она старела в последние несколько лет. Я заметил, как припухли ее суставы и как она время от времени останавливалась на лестнице, чтобы перевести дух. Я не раз слышал, как она назвала Тавию, нашу кухарку, именем ее матери. А потом – как Молли принималась за какую-нибудь работу и уходила прочь, бросив ее сделанной лишь наполовину. Или входила в комнату, озиралась и спрашивала меня: «Ну и зачем же я сюда пришла?»
Мы со смехом относились к таким промахам. Но теперь, когда ее разум так помутился, было совсем не смешно. Я прижимал ее к себе, пока она щебетала о планах, которые явно составляла месяцами. Мои руки обнимали ее, держали ее, но я боялся, что потеряю свою Молли.
И останусь в одиночестве.
5. Прибавление в семействе
Общеизвестно, что едва женщина выходит из детородного возраста, она становится более подверженной разнообразным недугам плоти. Когда ежемесячные циклы становятся более редкими, а потом прекращаются, многие женщины испытывают внезапные приливы жара или приступы сильной потливости, зачастую это происходит по ночам. Сон может их покинуть, и ими овладевает общая усталость. Кожа рук и ступней становится тоньше, от чего порезы и раны конечностей случаются чаще. Желание обычно увядает, и женщина может даже начать вести себя несколько мужеподобно, груди ее при этом усыхают, а на лице появляются волосы. Даже самым сильным фермершам становится сложнее справляться с тяжелой работой, прежде дававшейся им легко. Кости становятся более хрупкими и могут сломаться, даже если просто споткнуться на кухне. Женщина также может потерять зубы. У некоторых появляется горб у основания шеи, и ходят они, прищуриваясь и приглядываясь. Все это обычные признаки женского старения.
Менее известно то, что женщины могут сделаться более подверженными приступам меланхолии, гнева или глупым побуждениям. В напрасном стремлении вернуть утраченную молодость даже самые крепкие из женщин могут обзавестись склонностью к безвкусным украшениям и расточительным занятиям. Обычно эти бури минуют менее чем за год, и женщина с вновь обретенным достоинством и спокойствием принимает свое старение.
Иногда, однако, эти симптомы могут предшествовать распаду разума. Если женщина становится забывчивой, зовет людей неправильными именами, оставляет обычную работу недоделанной и иногда перестает узнавать членов собственной семьи, тогда семья должна признать, что ее больше нельзя считать надежной. Ее уходу нельзя доверять маленьких детей. Забытая на печи еда может стать причиной пожара в кухне, а скот останется без воды и еды в жаркий день. Увещевания и упреки не изменят этого поведения. Тут более уместна жалость, нежели гнев.
Пусть такой женщине доверят работу не самую важную и ответственную. Пусть она сидит у огня и мотает шерсть или занимается каким-то другим подобным делом, неопасным для нее и окружающих. Довольно скоро за ослаблением разума последует телесный распад. Семья испытает меньше скорби от смерти женщины, если во время ее заката к ней будут относиться с терпением и добротой.
Если женщина начнет причинять чрезмерное беспокойство, открывать двери по ночам, уходить во время грозы или демонстрировать вспышки гнева, когда уже не сможет понимать свое окружение, то дайте ей крепкий чай из валерианы – он сделает ее покладистой. Это лекарство может принести покой не только старушке, но и семье, изнуренной уходом за нею.
Целитель Молингал, «О старении плоти»
Безумие Молли было еще трудней переносить из-за того, что она оставалась такой практичной и здравомыслящей во всем, что касалось других сторон ее жизни.
Месячные у Молли прекратились вскорости после нашей свадьбы. Она тогда сказала мне, что никогда не сможет снова понести. Я попытался успокоить ее и себя, подчеркивая, что у нас есть общая дочь, пусть я и пропустил ее детство. Было глупо просить у судьбы больше, чем она нам уже подарила. Я сказал, что смирился с тем, что у нас не будет последнего ребенка, и я действительно думал, что она тоже с этим смирилась. В Ивовом Лесу у нас была полноценная и налаженная жизнь. Мои многочисленные невзгоды остались в прошлом, и я отдалился от политики и интриг Оленьего замка. Наконец-то у нас появилось время друг для друга. Мы могли развлекаться, слушая странствующих менестрелей, позволять себя все, что пожелаем, и устраивать по очередным поводам праздники настолько расточительные, насколько нам хотелось. Мы вместе выезжали верхом на прогулки, обозревали отары овец, цветущие сады, сенокосные угодья и виноградники, испытывая от этих умиротворенных пейзажей ленивое блаженство. Мы возвращались, когда уставали, ужинали как хотели и спали допоздна, когда нам это доставляло удовольствие.
Наш домашний управляющий Ревел сделался настолько умелым, что моего участия в делах почти не требовалось. Риддл не ошибся, когда выбрал его, пусть даже Ревел так и не стал нашим домашним стражником, как надеялся Риддл. Управляющий еженедельно встречался с Молли, чтобы поговорить о трапезах и припасах, и беспокоил меня так часто, как осмеливался, со списками вещей, которые считал нужным отремонтировать, обновить или, клянусь Эдой, поменять просто потому, что ему нравились перемены. Я прислушивался к нему, выделял средства и большей частью оставлял дело в его способных руках. Дохода от наших земель более чем хватало для их содержания. И все же я внимательно следил за счетами и выделял столько, сколько мог, для будущих нужд Неттл. Несколько раз она упрекала меня за то, что я трачу собственные деньги на ремонт, хотя можно было бы заплатить за него из дохода имения. Но корона выделила мне щедрое содержание в благодарность за годы службы принцу Дьютифулу. По правде говоря, у нас всего было в достатке и с лихвой. Я поверил, что мы вошли в тихую заводь наших жизней, время мира для нас обоих. Обморок Молли в тот Зимний праздник меня встревожил, но я отказался видеть в этом мрачное предзнаменование грядущих дней.