Когда Лин решил, что рассказал мне все свои тревоги и поведал обо всех делах, наша встреча закончилась. Мне никогда не нравились овцы, и я мало занимался ими, пока рос в Оленьем замке, так что полагался на Лина так же, как Баррич полагался на сокольничих, которые ухаживали за ястребами. Я нашел хорошего человека, который знал об этих четвероногих тюках шерсти больше, чем я мог бы когда-нибудь узнать, и доверил ему отары. Но чтобы его выслушать как следует, требовалось немалое время, а я чувствовал, как мое утро утекает сквозь пальцы.
Когда я огляделся по сторонам в поисках Би, ее там не оказалось. Ромашка сидела спокойно. Сам не сознавая, что делаю, я потянулся к собаке и ее хозяину, спрашивая:
Где она? Куда подевалась моя дочь?
Котята, – ответили они одновременно. Выходит, Лин обладал Даром, а Ромашка была его животным-спутником – но он никогда мне об этом не рассказывал, а сейчас мне было не до расспросов. Я считал его одним из многих не-Одаренных, которые ведут себя так, словно могут разговаривать с животными. Но меня волновала Би, а не эти двое.
– Котята?
– Возле яслей есть помет. Открыли глаза две недели назад и теперь начали изучать окрестности.
Так оно и было. Моя дочь лежала на животе во влажной соломе, позволяя четырем котятам взбираться на себя, чем они и занимались с восторгом путешественников-первопроходцев. Один, рыжий с белым, сидел у нее на спине и дергал за волосы, иголками-зубками вцепившись в ее куцый хвостик и напрягая маленькие лапки. Два пестрых устроились в изгибе ее рук под подбородком. Лишь черный с белым котик держался чуть поодаль – изогнул хвост крючком и пристально глядел на Би, а она отвечала ему таким же взглядом.
– Би, пора идти, – предупредил я.
Она медленно и неохотно кивнула. Я наклонился, чтобы выпутать рыжего котенка из ее волос, и он игриво ударил меня лапой. Я посадил его на солому рядом с Би и поторопил ее:
– Ну же, идем.
Она вздохнула:
– Мне нравятся котята. Никогда раньше их не держала в руках. Эти миленькие, но вон тот не позволяет себя трогать.
Лин сказал:
– О, тот черныш весь в папочку, экий живчик. Он будет хорошим крысоловом, но я бы его не выбирал, хозяюшка Би.
– Мы никого не выбираем, – поправил я его. – Она просто хотела одного подержать.
Лин взглянул на меня искоса. Ромашка тоже.
– Ну, я хотел только сказать, что, если захотите, она может взять любого. Они как раз в нужном возрасте, чтобы поселиться в новом доме. Наскучили матушке и начали охотиться. А маленький дружочек может быть очень кстати для маленькой девочки, сэр. Этакий теплый маленький приятель. – Он прочистил горло и прибавил: – Хоть я и думаю, что ей больше подойдет щенок.
На миг мной овладело раздражение. Котенок или щенок не исцелили бы мою дочь от скорби, вызванной смертью матери. Потом из глубин моей памяти всплыло воспоминание о щенке по имени Востронос. Другое юное существо могло бы стать ей другом, помочь. Весьма помочь. И возможно, совершенно неправильным образом. Я твердо проговорил:
– Спасибо, Лин, но нет. Может, когда она чуть повзрослеет, но не сейчас. Идем, Би. Нам надо вернуться в дом.
Я ждал, что она примется упрашивать меня. Но Би села, осторожно позволив паре пестрых котят соскользнуть на солому. На миг задержала взгляд на черном котенке. Пригрозила ему пальчиком, словно о чем-то предупреждая, а потом встала и последовала за мной к выходу из овечьих загонов.
Когда мы шли домой, я еще сильнее замедлил шаг и спросил Би:
– Ну и что ты слышала?
Она долго молчала. Я уже был готов подтолкнуть ее к ответу, как она призналась:
– Я не очень-то внимательно слушала. Что-то там про овец. Не про меня. И котята…
– Мы говорили про овец твоей сестры с человеком, который зарабатывает на жизнь, заботясь об этих овцах. Возможно, когда-нибудь тебе придется с ним беседовать о них – или с его дочерью, или с внуком. В следующий раз прислушайся. – Я помедлил, чтобы она осознала, а потом продолжил: – Ну хорошо, ты ничего не слышала в этот раз. А что видела?
Она удивила меня, истолковав мой вопрос неожиданным образом. Би проговорила нерешительно, с волнением:
– Ну… Ивовый Лес не принадлежит ни тебе, ни мне. Это дом Неттл, и овцы – собственность Неттл. Они никогда не станут моими. Как и виноградники, и сады. Ничто из этого на самом деле не мое. Неттл – старшая дочь мамы, и теперь все принадлежит ей. Но когда-нибудь, возможно, мне придется заботиться обо всем этом ради нее, как ты заботишься сейчас. – Она немного помедлила. – Папа, когда я вырасту, а ты умрешь, что же у меня будет своего?
Словно стрела вонзилась мне в сердце. Какое имущество достанется этому моему странному ребенку? Даже если я соберу для нее хорошее приданое, захочет ли кто-то на ней жениться? Найдется ли хороший человек ей в мужья? Как я найду его, как узнаю? Когда я умру, что с ней будет? Когда-то Чейд спросил меня о том же, и я сказал, что она всего лишь ребенок и еще слишком рано переживать. С той поры прошло девять лет. Еще девять – и она вступит в брачный возраст.
А я – дурак, склонный все откладывать на потом. Я проговорил, спеша прервать затянувшееся молчание:
– Уверен, что твоя сестра и братья никогда не допустят, чтобы ты в чем-нибудь нуждалась.
Я не сомневался, что говорю правду.
– Это не то же самое, что самой быть хозяйкой какого-то имущества, – тихонько возразила Би.
И она была права. Не успел я заверить ее, что попытаюсь сделать все возможное, чтобы ее обеспечить, как моя дочь снова заговорила:
– Вот что я видела. Я видела овец, овечий помет и солому. Я видела много шерсти на нижних перекладинах забора и много красно-черных паучков на нижней стороне перекладин. Я видела, как одна овца прилегла – и оказалось, что на крестце у нее вытерта вся шерсть и поранена кожа. Еще одна овца терлась бедром о столб забора, одновременно облизывая губы.
Я кивал, довольный ее наблюдательностью. Би взглянула на меня мельком, отвернулась и прибавила:
– И я видела, как Лин на меня смотрит, а потом отводит взгляд, как если бы я была чем-то, чего он лучше бы не видел.
– Он так делал, – согласился я. – Но не из неприязни. Он печалится из-за тебя. Ты ему так понравилась, что ему захотелось подарить тебе собственного котенка или щенка. Погляди, как он обращается со своей собакой, и ты поймешь, что ему бы в голову не пришло отдать щенка ребенку, который ему не по душе.
Би недоверчиво фыркнула.
– Когда я был мальчишкой, – спокойно сказал я, – мне жутко не нравилось быть бастардом. Я думал, что любой, кто на меня взглянет, об этом думает в первую очередь. И я уверился в том, что самое главное во мне – то, что я бастард. Встретившись с кем-нибудь, я в первую очередь думал, что же испытывает этот человек, видя перед собой бастарда.
