— А вы подходили к столу чего-нибудь выпить, сэр?
— Да. От пения жажда. Чай из самовара. Английский чай гадость.
Алек не стал просить его перевести последнее русское слово, а продолжил спрашивать, кто находился в гримуборной.
— После «Lacrimosa» мы идем со сцены. Я беру чай, в мужскую иду. Говер уже там, пьет виски шотландский из фляжки. Сидит там всегда, пьет и красотку наводит.
Пайпер сдавленно хихикнул и тут же сделал вид, что кашляет.
— Вы уверены, что Говер не покидал мужскую раздевалку в антракте?
— Очень уверен. Только пьет и в зеркало глядится, — с презрением ответил Марченко. — Кокрейн идет — Говер фляжку прячет.
Выходило, что тенор тут ни при чем.
— Зачем приходил Кокрейн?
— Придумал, как лучше спеть «Quam olim Abrahae»
[22]. Хорошо придумал, да поздно. Мы говорим, поем немного. Он уходит, я иду еще за чаем. Там госпожа Кокрана его ищет.
— Миссис Кокрейн? — поправил Алек, больше для Пайпера, чем для себя самого.
— Они говорят. Я иду к самовару. Кокрейн стучит к дамам. Выходит мисс Делакоста, потом мисс Вес-c-c-тли, — скорее прошипел, нежели произнес Марченко, — и сестра. Мисс Вестли с бокалом. Как Говер, тот тоже все время пригуливает.
На мгновение обескураженный неуместным использованием подходящего, в общем-то, слова, Алек поглядел на Эрни Пайпера.
— Пригубливает, сэр, — пояснил тот, сохраняя невозмутимый вид.
— Я слушаю про музыку. — Решив сотрудничать со следствием, бас проявлял подозрительный энтузиазм. — Вижу, мисс Делакоста в комнате стоит.
— К столу она не подходила?
— Верно. Потом молодая идет, Блесс зовут, да? Оливия Блесс? Темные волосы, короткие, шик. Мисс Мюриэл идет в дамскую, бумаги ей выносит. Я говорю про «quam olim», не вижу, идет ли мисс Блесс к столу, потом вижу — она еще там, с Мюриэл говорит. Тут Абернати идет, тоже говорит про музыку. Подходит к столу, чай тащит жене английский. «Пойло, — говорит она. — Не буду пойло».
Все это Марченко произнес с удовольствием, не оставляющим сомнений в его искренности.
— Кокрейн и жена уходят, — продолжил он. — Мисс Делакоста идет в дамскую. Тут приходит Левич. У двери говорит с Кокрейном, недолго, потом смотрит на комнату, идет к столу и кладет яд Беттине.
— Вы видели, что он положил что-то в штоф, сэр?
Марченко отвел взгляд и неохотно признал:
— Просто знаю, что положил. Подлый, кровожадный еврей.
— Сэр, это мы уже слышали. Кто-нибудь мог видеть?
— Мисс Блесс подходит к нему перед уходом. Много времени, чтобы положить яд.
— Долго мисс Блейз с ним стояла?
— Чуть-чуть. «И овца не успеет хвостом махнуть», как вы тут говорите. После он быстро к Мюриэл. Беттина сразу: «Мюриэл, пришей пуговицу», как я уже говорю.
— Да, действительно, сэр, это вы уже говорили.
— Она не дает Левичу говорить с Мюриэл, вот Левич и убивает.
— Это пока ничем не подтверждено, сэр. Что было дальше?
— Я опять в мужскую, — сказал Марченко, недовольный скептическим замечанием Алека. — Все.
Алек не видел причины сомневаться в правдивости показаний, за исключением тех, что касались Левича. На самом деле из Марченко вышел отличный свидетель. О чае для жены Абернати и сам говорил, а все остальное можно проверить, побеседовав с другими свидетелями.
Что же до его собственной невиновности, важно узнать, насколько ценны подарки Беттине и найдут ли у кого-нибудь из аптекарей запись о том, что Марченко покупал цианид. Он, конечно, мог назваться как угодно в журнале, где обязан расписаться каждый, кто покупает опасные вещества, но его внешность и манеру говорить уж точно не забудешь.
Алек поблагодарил Марченко за помощь и предупредил, чтоб тот не уезжал из Лондона, не уведомив полицию. Потом они с Пайпером пошли к машине, где их уже ждал Том.
— Договорился о встрече с доктором Вудвардом, шеф. Так или иначе, сдается мне, это дело рук русского. Тот еще подлюга, похоже. Монаха Распутина помните? Его как раз цианистым калием пытались отравить, да не смогли, потому утопили.
— Вы еще испанскую певицу не видели, сержант, — произнес Пайпер, когда Алек завел мотор. — Та еще Лукреция Борджиа. Я так на нее думаю.
— Она к столу не подходила, — возразил Алек. — И вообще, Лукреция Борджиа была итальянкой, а Марченко — украинец, Том, а не русский. А теперь мы едем к валлийцу Говеру. Ассоциации будут?
— Не-е, валлийцы скорее заломают, чем отравят, — ответил заядлый любитель регби Пайпер.
— Есть еще миссис Говер, шеф, — напомнил Том. — Яды — женское оружие.
— Вот, а я что говорю, сержант? Испанская Лукреция Борджиа! Применила какой-нибудь яд замедленного действия.
— Там цианид был, Эрни, — рассмеялся Алек. — К тому же мисс Делакоста — это такая «дама с кинжалом», она бы скорее сопернице глаза выцарапала. Том, если Говеры дома, как только возьмешь отпечатки пальцев, поговори с прислугой. Выясни, не нервничала ли миссис Говер больше обычного в последнее время. Она, конечно, может сказать, что не знала о миссис Абернати и своем муже. Нам об этом известно только со слов мисс Уэстли, однако у мисс Уэстли достаточно причин, чтобы стараться отвести от себя подозрения.
— Да уж, шеф.
Дом Говеров в Южном Кенсингтоне оказался солидным викторианским особняком, закрытым с дороги кустами лавра. На пороге трех детективов встретила опрятно одетая пожилая служанка. Сообщив, что хозяин отсутствует, но ожидается в любую минуту, она отправилась узнать, «дома ли хозяйка».
Вернувшись, служанка проводила их в гостиную. Миссис Говер с бледным одутловатым лицом ожидала среди красиво состарившейся мебели. На неизменном рояле стояли открытые ноты «К Элизе» и дюжина фотографий в рамках. На столах и на стенах еще фотографии, в основном двух мальчиков и девочки в разных сочетаниях и разном возрасте: от младенчества до отрочества; на нескольких — Гилберт Говер в том или ином сценическом воплощении. На центральном месте над камином висел фотографический портрет трех молодых людей: двадцатилетней примерно девушки и двух юношей лет шестнадцати и восемнадцати.
Стала бы женщина, одержимая любовью к своим отпрыскам, так рисковать, зная, что ее могут посадить в тюрьму и разлучить с ними навсегда?
— Красивые у вас дети, — сказал Алек, подходя ближе к портрету, после того как поздоровался с миссис Говер и получил от нее слабый ответ.
— Вы тоже так считаете?! — с готовностью воскликнула она. — Дочка помолвлена с очень приятным молодым человеком, а сыновья еще учатся! — Она вздохнула: — У меня теперь уйма времени для работы в больнице. Они не так нуждаются в матери, как раньше.
