Появление Вольского в обозе у Мазепы, по соседству с русским отрядом Неплюева, было крайне опасно для гетмана. Как всегда в подобных ситуациях, Мазепа действовал решительно и четко. Он выслушал Вольского наедине на тайной аудиенции, а затем приказал арестовать его полковнику Григорию Ивановичу Анненкову (командиру его русской, стрелецкой гвардии, тому самому, который в свое время отвозил домой Мотрю). Вольского подвергли допросу с пыткой, а затем в кандалах направили в Киев, к Дмитрию Михайловичу Голицыну. Секретные инструкции и письма Лещинского Мазепа отослал Петру. В сопроводительном письме Мазепа сокрушался по поводу враждебных действий «не так от дьявола, как от враждебных недоброхотов», постоянно на протяжении всего его гетманства «покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить, а найпаче изменить мою, никогда не переменную к вашему величеству подданную верность». Несмотря на искушения, он заверял, что продолжит «по должности моей гетманской» работать, «аки столп непоколебимый и аки адамант несокрушимый»
[509].
В условиях, когда стояние под Замостьем затягивалось, Головин посылает указ Мазепе начать переговоры с коронными польскими гетманами
[510]. 21 октября ординат в очередном письме заявил, что он сам способен защитить свою крепость и не может по ряду причин впустить в Замосгье украинский гарнизон
[511]. Однако почти сразу после этого в стан к Мазепе прибыл посланец Августа пан Накваский, который был опять направлен к ординату на переговоры. Его отъезд гетман сопровождал такими пожеланиями: «Дай Боже, чтобы что-нибудь хорошее там сделал». Надежды его на успех были тем более призрачными, что в те же дни в Замостье проник брат ордината, прибывший с известием о скором подходе шведов
[512]. В письмах Мазепы к ординату ставился ультиматум, что если гарнизон не будет впущен, то он предпримет штурм и будет опустошать предместья «огнем и мечом».
Накваский дважды ездил в Замостье, но ничего не добился. Ординат на угрозы отвечал, что будет защищаться. Правда, было заявлено, что к Августу и Петру послан шурин ордината с целью получения официальных писем за их подписью и печатями с требованием сдачи Замостья. Ординат объяснял, что такие документы ему нужны, чтобы в дальнейшем объяснить свой поступок Речи Посполитой
[513].
Приближался ноябрь, и каждый день ожидания был крайне тягостным. Шурин ордината не возвращался. Мазепа начал переговоры с коронными гетманами, чтобы те оказали давление на коменданта Замостья. Без всякого энтузиазма он писал Меншикову, что если и гетманы не уговорят пустить царский гарнизон, — «то пустая надежда». Его волновал вопрос, что делать, если крепость добровольно не сдастся. В своих письмах Мазепа описывал весьма безрадостную картину: войско оголодало, в холод стоит в поле, для лошадей не достать даже соломы, не говоря уже о сене. Что касается крепости, то штурмовать ее, по мнению Ивана Степановича, было бы очень трудно, «так как очень мощная, как… сам я, объезжая, присмотрелся, пушек… двести штук с лишним, а у меня для штурма ни можджеров, ни пушек ломовых нет». Окончательно настроение Мазепе портила возобновившаяся от холодов его давнишняя подагра
[514].
Все закончилось, однако, неожиданным триумфом. Ординат сдался, и 17 ноября гарнизон Мазепы вступил в Замостье. После этого гетман принял решение об отступлении на Волынь, объявив Головину о невозможности его войскам зимовать в воеводстве Бельском или Холмской земле
[515]. Разумеется, он чувствовал себя гораздо уютнее в Правобережье, которое считал своей территорией, чем во враждебных польских областях.
Надо сказать, что к этому времени позиция Мазепы по отношению к правому берегу Украины вполне определилась. В ноябре он пишет пространное письмо Головину и излагает в нем свое мнение о затруднениях, которые не позволяют уступить во владение польскому королю городов, лежащих на Правобережье
[516].
Правда, положение Мазепы было двойственным. С одной стороны, он получил в конце ноября приказ от Петра и Августа начать сбор в Правобережье волов для использования их под артиллерию в будущей кампании
[517]. С другой стороны, на Волыни его со всех сторон окружали враждебные польские войска. Под Киевом стояли 25 хоругвей коронных гетманов, в воеводствах Брацлавском и Подольском — войска Любомиреких. Польские войска вели себя очень агрессивно: не позволяли казакам брать стации, избивали их. Мазепа писал Меншикову, что с трудом сдерживает своих, чтобы не начались вооруженные конфликты. В украинском войске, четыре года находящемся на фронтах Северной войны, все сильнее ощущалась нехватка кормов и продовольствия.
Ситуацию усложняло то, что под командой Ивана Степановича были все вновь образованные правобережные полки во главе с Самусем и Искрой. Учитывая их ярую антипольскую настроенность, возникал вопрос, с какой целью им было защищать интересы Августа, когда этот король и его сторонники настойчиво добивались возвращения Правобережья. Между тем в ситуации двоекоролевья и страшной внутренней смуты, раздиравших Речь Посполитую, Мазепа полагал возможным и своевременным настаивать на объединении Гетманщины. В окружении Петра придерживались иного мнения.
Ставка царя была в Гродно, там же находился и Август. В декабре канцлер Радзивилл и коронный маршал Денгоф предложили Головину мемориал, в котором, в частности, настаивали на возвращении Белой Церкви и других правобережных крепостей. В итоге переговоров Петр подписал тайную резолюцию: «Государь соглашается отдать сии крепости, хотя к крайнему малороссийскому убытку, но должны прежде прощены быть тамошние жители»
[518].
Знал ли об этом Мазепа? В его переписке с Головиным и Меншиковым нет и намека на это. Но ведь еще в июне он посылает к царю Войнаровского
[519], который вместе с Иваном Чернышом неотлучно находился при ставке Петра в Гродно и через своих осведомителей мог догадываться, какие соглашения подписывались с польской стороной. В декабре Мазепа с заметным раздражением писал гадячекому полковнику Василию Велецкому в ответ на жалобы о плохих стациях: «Сам уж, ваша милость, позаботься о том, чтобы, как полагается, могло товарищество полка вашего довольно быть стациями, если им не можете удовлетвориться в назначенных вам воеводствах бельзком и волынском, то хоть воеводство руськое и часть земли львовской… занимайте», но только «нам больше о том не докучайте, когда и без того у нас каждый день столько проблем»
[520].
