— Может быть, это ностальгия по Берлину, в котором я живу. И «Шарите», — ответил Он тихо.
— Она успела вам об этом рассказать?! Это тоже потрясающе, потому что вообще-то она очень скрытная и недоступная особа…
Маккорник помолчал, глядя задумчиво в окно, потом вынул из кармана своего халата книгу и произнес:
— Кстати! Совсем забыл. Возвращаю вам Зюскинда. Вы были правы — это великолепное литературное произведение. Я страшно расстроился, когда дочитал последнее предложение этой книги: так мне не хотелось, чтобы она заканчивалась. Больше всего меня удивил в ней взгляд на Иисуса как на человека, которого обуревала жажда власти. Вот это сочетание фигуры Иисуса со стремлением к власти для меня было совершенно неожиданным и новым. Обычно его имя связывают с добротой и смирением. А власть ведь автоматически это исключает. И потом, признайте, стремление к власти содержит в себе элемент пренебрежения к подданным. Для меня это было удивительным открытием, должен я вам сказать. Я не совсем уверен, что это правдивый тезис. Зюскинд, конечно, по образованию историк, но он ведь не теолог.
— Вижу, что и вас сильно зацепила эта книжечка, — заметил Он, улыбаясь Маккорнику.
— Иисус как глава секты, любой ценой рвущийся к абсолютной власти? Это звучит действительно очень провокационно, — сказал Он, садясь на постели, — тем более что в «О милости и смерти» Зюскинд ставит это его желание власти в один ряд с желаниями, которыми ведает Эрос. Эти две страсти чаще всего идут рука об руку, парой. Биографии большинства вождей, в том числе и тех, которые были в очень далекие от нас времена, свидетельствуют об этом очень наглядно. Этот фрагмент меня тоже озадачил. Особенно вывод о том, что эротика Иисуса совершенно не интересовала, никогда его не отвлекала, потому что он был слишком занят и поглощен добыванием власти. Даже дьявол, вводя его в искушение, не предлагал ему девственниц или распутных мальчиков в обмен на то, чтобы тот преклонил перед ним колени. Дьявол знал, что этим он его не возьмет, потому что Иисус не поддастся этому искушению. Дьявол предлагал ему неограниченную власть, потому что понимал: она единственная волнует Иисуса. И я как бы подведу итог. Иисус ведь добился власти — только совершенно противоположным способом.
Он взял бутылку с водой, подсунул под спину подушку и, откинув на нее голову, продолжил:
— С другой стороны, хотя это, конечно, чисто мое субъективное мнение, асексуальный Христос гораздо менее убедителен, чем Иисус, который бы вел себя так, как полагается мужчине в его возрасте. По моему глубокому убеждению, это чересчур старательные евангелисты с Библией распространяли эту чушь. И, кстати, совершили огромную ошибку. Потому как Иисус из Назарета с нормальными желаниями, «который стал человеком», был бы на самом деле менее божественным, но зато вокруг него было бы меньше холода, он был бы ближе людям и поэтому еще более культовым.
— Хм… это интересный вывод. В одном вы точно совершено правы. Асексуальность у молодого мужчины всегда вызывает подозрения. А в те времена вообще должна была граничить с извращением.
Маккорник замолчал. Задумчиво вертел книгу в руках, открывал ее и снова закрывал. Потом, улыбаясь, сказал:
— Я вчера не мог заснуть и пошел, чтобы не будить жену, читать эту книгу в ванную. И она меня там застукала…
— Мне это знакомо! — засмеялся Он, не давая ему закончить. — Моя первая жена тоже приходила в ванную, я тоже не хотел ее будить, только я там не читал, а писал программы.
— Вот так раз! Мне-то все-таки лучше, потому что вместе программировать ведь не получится, да? Разве что ваша жена работала вместе с вами. Но вряд ли. А вот читать книги вместе гораздо проще. Я это знаю со вчерашней ночи. Моя жена очень заинтересовалась, с чего это меня обуяла такая страсть к чтению, она меня позвала в постель и попросила, чтобы я читал ей вслух. Никогда раньше я этого не делал! Никогда даже в голову мне не приходило, что можно читать вслух женщине в постели. Правда, эта ваша книжка на немецком, что, конечно, немножко мешает чистоте восприятия, но и так я от этого совместного чтения получил прекрасные впечатления. Думаю, что и моя жена тоже.
— Вы нас невольно натолкнули на совершенно новые возможности супружеского ложа. Я теперь не могу дождаться следующего нашего совместного чтения, — хихикнул Маккорник.
Он смотрел на доктора с удивлением. Всегда такой официальный, держащий дистанцию, немного холодный и официальный, Маккорник вдруг позволил себе неожиданную двусмысленную фривольность.
— Очень понимаю вас. Совместное чтение вслух действительно очень объединяет. А в постели особенно, хотя и в машине тоже, — ответил Он.
— А можно вас кое о чем спросить? — обратился Он к Маккорнику.
— Конечно. Все, я уже серьезный. Спрашивайте. — Маккорник сосредоточился и уставился на Него с серьезным лицом.
— Может быть, вы располагаете информацией, каким образом Милена фон Зейдлитц узнала, что я нахожусь в вашей клинике?
— Это ее так зовут? Надо же, мне она представилась совсем другим именем.
— Возможно, — смутился Он, — но я знаю только это.
— Я вам признаюсь, что меня самого это очень интересовало. Но ответ на этот вопрос достаточно прост. Госпожа Милена — исключительно привлекательная женщина, должен сказать я вам как мужчина мужчине, и любительница оперы, не так ли?
— Еще какая. На грани расстройства. И я довольно долгое время разделял с ней это ее увлечение.
— И тут и кроется ключ к разгадке этой тайны. Как ни удивительно, во всем виновата ваша дочь Сесилия.
— Как это?! Она понятия не имела и не имеет о существовании в моей жизни Милены! — воскликнул Он.
— Это чистая правда, но она действительно оказалась ко всему этому причастна.
Вы выслушайте спокойно. Милена, как бы там ее ни звали, в конца жаркого июля этого года, пока вы у нас тут спокойно спали, поехала в местность Байройт, в Баварии. Там с конца девятнадцатого столетия проводятся вагнеровские фестивали. Несколько дней подряд исполняют только оперы Вагнера, которого я по разным причинам, в основном не связанных с музыкой, не особо люблю. Но речь не о том. Это культовый фестиваль в Германии, для некоторых провокационный, и, вероятно, именно поэтому достать билеты на него простым смертным невероятно сложно, если вообще возможно. Милена — а я это понял во время нашей достаточно короткой беседы с ней в этой палате в вашем присутствии — обычным смертным не является. О чем вы, разумеется, прекрасно сами знаете. Во время антракта «Тристана и Изольды» — она мне рассказала в подробностях — она протискивалась сквозь толпу в буфет за шампанским и встретила двух ваших друзей и одновременно соседей из Берлина. Я их имен не помню, но Милена сказала, что это очень милая пара геев и к тому же, как и она, любителей оперы. Хотя они там находились не только из любви к опере — один из них, о чем вы тоже наверняка знаете, по профессии является акустиком и в Байройте находился по службе. Она их, естественно, спросила о вас, а они рассказали ей о несчастье, которое постигло вас на перроне вокзала в Апельдорне, и сообщили, что вы лежите в нашей клинике в коме. Откуда это знали они? А вот как раз от вашей Сесилии. Понятия не имею, как и почему, но Сесилия с ними тоже знакома. Она связывалась с ними, чтобы они попросили вашего приятеля-почтальона оставлять письма и извещения на посылки, адресованные вам, в их почтовом ящике. Она при случае сообщила им и название клиники.
