Вот таким вот образом, благодаря в том числе Рихарду Вагнеру, так называемая Милена добралась до этой палаты, в которой мы с вами сейчас так мило беседуем.
Но меня то, как она сюда попала, интересовало больше от скуки. Гораздо больше меня интриговало другое: зачем, собственно, она захотела сюда приехать. Ведь это не она — женщина с фотографии, которую мы нашли в вашем портмоне. И к тому же она приехала в Амстердам очень издалека, с другого конца света, из Ванкувера в Канаде, где живет последнее время. То есть — жила к началу августа этого года.
Знаете, что она мне ответила, когда я ее об этом спросил?
«Чтобы попросить прощения». Цитирую вам ее слова дословно. И расплакалась. Уж не знаю, чем она вас обидела, в чем провинилась, но, кроме этого единственного предложения, она больше ничего не сказала.
…Он слез с подоконника, подошел к Его постели и положил книгу на полочку прикроватного столика. Сев на стул рядом с Ним, спросил:
— Я вызвал у вас какие-то неприятные воспоминания? Вы погрустнели… Простите меня за болтовню.
— Вызвали воспоминания, да. Конечно. Но дело не в этом. Я просто вдруг понял, что это страшно важно — попросить прощения. До меня это дошло только сейчас, во время моего недолгого пребывания в вашей клинике. Это тоже своего рода мое очередное пробуждение. Мне предстоит попросить прощения у очень многих людей.
Маккорник молча смотрел на него, нервно теребя обручальное кольцо на пальце своей левой руки.
— Я тоже знаю, как это важно. Тоже это понял, — сказал он после паузы.
— Когда я решил вернуться в семью, — заговорил он, — я вовсе не был уверен, примут ли меня обратно. Все зависело от того, сможет ли моя жена меня простить. Это ее прощение было первым и главным условием, потому что я причинил ей огромную обиду. Одурманенный вниманием, которое подарила мне другая женщина, я в какой-то момент своей жизни разрушил все. Внезапно мое существование с женой показалось мне скучным, безвкусным, безрадостным, а гармонию, которая у нас была, я считал тюремным заключением, каким-то незаслуженным наказанием, которое мне придется отбывать до конца жизни. Интерес той женщины ко мне прошел очень быстро, я стал искать внимания других женщин. И каждый раз мне казалось, что я влюблен, а потом очень быстро оказывалось, что это просто кратковременное объединение двух эгоистов. Прошло довольно много времени, пока я понял, что самым большим эгоистом был я сам. Потому что это ведь самый настоящий эгоизм — требовать от других, чтобы они делали так, как тебе хочется. Это эгоизм, а вовсе не «живу как хочу». Я понял, что совсем необязательно рушить целое здание только потому, что в одной квартире потек потолок.
— А вы что думаете? — спросил Маккорник.
— Если это только потолок потек, то точно не надо. Я так думаю. Хуже, когда тебе в этот дом не хочется идти. Даже если в нем вообще нет никаких потеков и он в идеальном состоянии.
Вы помните Юстину, одну из женщин с фотографий, которые вы мне показывали?
— Такая с короткими волосами? — кивнул Маккорник.
— Да, именно. После моего развода — она была единственной женщиной, с которой я жил вместе. Сначала мне казалось, что это мое, что именно этого после развода с женой я и хочу. Спокойный дом, стабильность, регулярный секс, о котором не надо было заботиться, беседы, прогулки, походы в кино и театр, общность, опора.
Прямо-таки все идеально. Якобы. Регулярный секс спустя некоторое время начал напоминать воскресный обед у бабушки: никаких сюрпризов, хотя в конце обеда встаешь из-за стола сытым. Стабильность в какой-то момент стала казаться мне стагнацией, а общность — самым обыкновенным мещанством.
И я почувствовал себя в этом доме одиноким. Потому что меня ждала там не та женщина. И я перестал хотеть туда возвращаться. От того, что мне поначалу казалось пылающим костром, не осталось даже тлеющих углей.
— Хотя наш символический дом был в то время в идеальном состоянии. Без всяких потеков. И не только на потолке, — добавил Он грустно тихим голосом.
— И я совершенно не понимаю, почему Юстина пришла в клинику. В Берлине, когда мы случайно встречались на улице, она демонстративно переходила на другую сторону или делала вид, что не замечает меня, — закончил Он.
— Вы правда хотите это знать? — спросил неуверенно Маккорник после минутного молчания.
— А вы думаете, что это знание может мне повредить? Ну даже если так, то все-таки прошу вас со мной им поделиться, — ответил Он, глядя врачу прямо в глаза.
— Она приехала к нам со своим адвокатом, который получил информацию о вашем местонахождении, отправив официальный запрос в суд в Берлине. Я разговаривал с этим адвокатом. Когда вы жили с Юстиной, она решила выкупить в собственность квартиру, в которой жила с дочерью. И поскольку она зарабатывала мало, вы взяли этот кредит на себя…
— Это правда, — перебил Он, чувствуя, как в душе Его просыпается беспокойство, — и пока мы с ней жили вместе — я целиком выплачивал этот кредит. После расставания с ней я еще долгое время его выплачивал, решив, что буду это делать, пока она не найдет себе более денежную работу. Мне казалось, что это справедливо…
— Да. Но потом вы перестали платить. Что мне лично очень понятно. После долгих пререканий с банком она наняла адвоката, который составил иск с требованием отчислять часть вашей зарплаты по суду. Она приехала сюда, к вам, чтобы показать вам этот иск. Это, конечно, абсурд, потому что в таких ситуациях банк прежде всего забирает квартиру в счет долга. Этот иск — чистой воды угроза, своего рода шантаж. Она была очень разочарована, когда увидела вас в коме. Эта женщина… она очень хочет вам отомстить.
Он чувствовал, как у Него начинает пульсировать висок. В нем закипала злость. Он же выплачивал этот чертов кредит так долго! Хотя сам там не жил. Пока она была одна — Он платил. Его мучило чувство вины, и Он хотел хотя бы таким образом ее загладить. Однако когда однажды случайно увидел, как она идет за руку с каким-то мужчиной, Он подумал, что больше уже не должен этого делать. Потом Он видел их еще много раз. И запретил банку снимать деньги с Его счета. Позвонил ей. Она не захотела с Ним разговаривать. Бросила трубку.
— Не уверен, что это была хорошая идея — рассказать вам об этом, — услышал Он голос Маккорника. — Но с другой стороны, я же понимаю, что рано или поздно вы бы все равно спросили.
Маккорник встал со стула, налил воду в стакан и подал Ему со словами:
— Завтра мы дадим вашему мозгу полный покой. Никаких рентгенов, никаких томографов. И еще переходим на трехразовое питание. Пока, конечно, жидкой пищей. После завтрака вас снова помучает Натан, перед обедом Лоренция возьмет у вас кровь, мочу и, я надеюсь, кал. Мы отправим их в лабораторию, чтобы они сделали все анализы, включая гормональные. После обеда мы привезем в палату ванну и устроим вам здесь настоящее СПА. Вам положена теплая ванна.
Он услышал уже знакомый шум в коридоре. В палату вбежала Лоренция, крича с порога:
