Он помнит их соития на ковре в гостиной рядом с подломанной ножкой шкафа, помнит кожаный диван, на котором она Его оседлала, помнит овальную ванну в ее ванной комнате, где дрожащими руками Он брил ей лобковые волосы, помнит балкон с деревянным полом, на котором она, обнаженная, опершись спиной на большой глиняный горшок с можжевельником, мастурбировала перед ним, потому что, как она сказала, она «не верит, что Он не хотел бы при этом присутствовать, с начала и до самого конца». Конечно, Он хотел! Хотя бы для того, чтобы научиться и запомнить, какие прикосновения доставляют ей наибольшее наслаждение…
Дарья была на десять лет моложе Натальи и в этом смысле совершенно другая. Если она оказывалась в комнате общежития не одна, то брала ноутбук, выходила и запиралась в туалете. Он точно знал, когда нужно было начать. Сначала несколько деликатных и трогательных предложений о том, как она скучает, а потом — очень конкретное: «Вдуй мне!», «возьми меня сзади», «вылижи меня, чтобы сухо стало», «кончи мне в рот». В нее вселялось как будто что-то бесовское, необузданное, временами смешанное с вульгарностью, она над этим была невластна, а может быть — специально это в себе не сдерживала, зная, что Его это заводит. В реале она никогда такой не была. А тут, в Сети, в ней присходила какая-то перемена. Когда это случилось впервые, Ему трудно было поверить, что та хрупкая, нежная, деликатная девочка с лицом задумчивого, беззащитного, невинного ангелочка, которую Он знал, во время их виртуального секса преображается и превращается в развязную, изощренную и развратную госпожу, охотно возбуждающую себя и Его с помощью dirty talk
[29]. Видимо, так она реализовывала какие-то свои сексуальные фантазии. В конце, уже понимая, что удовлетворила Его «внезапное желание», она, не церемонясь, писала: «А теперь иди уже к своим важным-преважным делам» — и немедленно исчезала. Не прощаясь.
Юстина, в свою очередь, реагировала на все именно так, как Он ожидал. Когда она парковалась у Его дома, Он спускался вниз, и они целовались в машине. Потом, прижавшись друг к другу, ехали в лифте на пятый этаж и раздевали друг друга в ванной. Потом она разогревала Ему привезенный с собой в кастрюльке гороховый или огуречный суп и, когда Он ел, садилась напротив и, молча глядя на Него, слушала Его рассказы о проекте, над которым Он работает, о прошедшей неделе. Если Он не просил ее остаться и провести с Ним ночь, дипломатично выдумывала историю о ждущей ее Доминике или замоченном белье, которое ей нужно еще постирать, и возвращалась к себе домой.
Это был в Его жизни такой период, какой бывает в жизни любого стареющего мужчины, когда Он в некотором роде переоценил роль секса. Секс всегда был очень важен для Него. Он не представлял себе отношений с женщиной, которая не разделяла бы Его к этому отношения. Патриция с этой точки зрения была идеальной женой. Он не вспомнит ни единого случая, чтобы в то время, когда они еще не ссорились, она хоть раз уклонилась бы от секса. Даже наоборот. Это она чаще всего провоцировала, соблазняла, инициировала. Даже в конце своей беременности, почти до самой последней недели, она с ним спала.
И все это время она была единственной Его женщиной. Он даже представить себе не мог, как это — изменить ей. И принесенные клятвы о хранении верности не имели с этим ничего общего. Это не была также верность, если можно так выразиться, «пассивная» — Он знал множество таких «верных» мужей и еще больше таких «верных» жен, — возникающая из страха или зависимости от другого человека. Он хранил верность Патриции потому, что любил ее, Ему было достаточно и не требовалось никаких дополнений. Кроме того, Он даже не пытался вообразить себе, что такого Он мог бы пережить в постели с другой женщиной, чего не переживал с Патрицией. С этой точки зрения Его жена могла бы дать сто очков вперед самым изобретательным режиссерам и сценаристам порнофильмов.
Соответственно — навязчивые мысли об этом преследовали Его после разрыва с Патрицией — другой мужчина, который придет после Него в ее жизнь, получит женщину, которая обеспечит ему абсолютное сексуальное удовлетворение. Когда Он представлял себе, что в их постели кто-то другой будет продолжать творить волшебство, которое они творили там когда-то, в нем рождалась бешеная, раздирающая на части ревность. Ведь речь шла именно о волшебстве. О том, что кто-то еще узнает секреты, которые имеют такое большое значение для интимности. Как она дышит, когда и как ее надо касаться, как она открывает и закрывает глаза, что шепчет и когда громче всего кричит. Понимание, что все эти маленькие секреты узнает кто-то другой, вызывало в Нем жгучую ревность, и Он слышал у себя в голове бешеный лай собаки на сене.
Когда через несколько лет Он анализировал свои отношения с Патрицией, то пришел к выводу, что в них было нечто странное и в своем роде даже неестественное. Страсть и возбуждение все время нуждаются в новизне, которую так охотно вносила в их спальню всегда готовая к экспериментам Патриция. Но сколько бы этих экспериментов мы ни совершали, сколько бы ни пытались себя развлекать, что бы мы ни изобретали нового в сфере прикосновений, запахов и вкусов, какие бы новые звуки, вздохи, шепот или крики мы ни издавали и ни слышали — мы все равно занимаемся сексом с одним и тем же человеком. И наше тело это, к сожалению, знает. Неестественно в их случае было то, что у них этого пресыщения друг другом не наблюдалось. Мало кто об этом говорит, еще меньше людей в этом готовы признаться, хотя касается это всех. В опубликованных Институтом Кинси статистических данных Он читал, что количество сексуальных контактов в первый год после свадьбы у большинства исследованных пар сокращается вдвое. Это всего год спустя после свадьбы! А по другим данным этого же института, в свою очередь, выходило, что самой частой причиной первой измены супругу, которая не вызвана романтическими чувствами, является именно скука, связанная с этой самой памятливостью наших тел.
Его отношение к сексу радикально изменилось после разрыва с Патрицией. Причем дважды, в течение двух крайне противоположных друг другу фаз, следующих друг за другом. Сначала наступил длительный период эмоционального траура, во время которого Его сексуальность оказалась задавленной печалью, тоской, угрызениями совести и отчаянным погружением в работу до полного изнеможения. Задавленной в буквальном смысле, потому что Его либидо, как психическая энергия возбуждения, идущего изнутри организма и имеющего целью удовлетворение сексуальной потребности, просто не существовало. В большой степени виноваты в этом были антидепрессанты, которые Он, по совету своего врача Лоренцо, пил много месяцев: снижение либидо — довольно частое побочное действие этих лекарств, даже нового поколения, таких, как прозак. В тот период Он не испытывал сексуального влечения вообще. У Него произошло полное угасание желания. Он не мастурбировал, у Него даже, кажется, вообще не случалось эрекции. Но для Него это не было чем-то новым. В Его жизни уже раньше был такой период гибернации либидо — когда Он заканчивал диссертацию в Гданьске, еще до встречи с Патрицией. Продолжалось это около полугода, а ведь Он был тогда очень молодым и абсолютно здоровым парнем, теоретически распираемым гормонами. Наверно, все-таки есть доля истины в том, что якобы люди, занятые чем-то очень важным для них, сублимируют эту фрейдовскую энергию полового влечения в какую-то другую энергию. Ту, которая помогает им достичь наиважнейшей для них цели. Не важно какой — будь то соблюдение траура или написание диссертации. Как в обоих Его случаях.
