Они свернули на узкую асфальтовую дорожку, ведущую в гору. Она замолчала.
— Ты пристегнут? — спросила она в какой-то момент.
Они ехали молча по крутой дороге, ведущей вдоль скалы. В некоторых местах дорога была такая узкая, что Наталье приходилось съезжать на специальные площадки, чтобы пропустить автобус, едущий навстречу. Он с ужасом поглядывал в пропасть за окном машины. Через несколько километров горный серпантин стал чуть шире и менее крутым.
— Мы вот-вот въедем в Кастельмолу. Это моя деревушка — вот уже два года. Тут живет 1091 человек точно. Эта единичка в статистике — это я. Только не знаю, в начале я или в конце. Крохотная деревушка, подвешенная на высокой скале. Сейчас темно, но если бы было солнце — ты бы мог увидеть, как искрятся в его лучах внизу крыши Таормины, а наверху громоздится Этна. Кастельмола — маленькая и тесная, поэтому некоторые начинают здесь страдать приступами клаустрофобии. А поскольку располагается она на выступе высокой скалы, со всех сторон окруженной пропастями, то к клаустрофобии у многих добавляется и страх высоты. А у меня нет никаких страхов. Я тут как раз вылечилась наконец от своей депрессии. Здесь я рисую свои картины, которые трудно назвать картинами, и тут карандашом перерисовываю твои фракталы на бумагу, чтобы потом перенести их на фарфор.
— Так что символически ты тоже бываешь со мной здесь, в Кастельмоле. И довольно часто, — добавила она, касаясь Его руки.
Они подъехали к какой-то высокой стене, напоминающей крепость. Наталья поставила машину на свободном месте на парковке с номером, написанным желтой краской на асфальте.
— В Кастельмоле такое вот парковочное место надо заслужить. Потому что тут вообще места очень мало. Я, конечно, не заслуживаю, но у Марчело есть знакомства в магистрате, так что он мне помог. В Италии, а особенно на Сицилии, знакомство и кумовство еще важнее, чем у нас в Польше. Но должна тебе сказать, что некоторые имеют тут еще более важные знакомства, поэтому несколько машин паркуются прямо перед домами в деревне. Это, наверно, машины семьи бургомистра…
Несколько минут они поднимались по крутой дороге, ведущей к городу. Наконец дошли до мощенной брусчаткой, ярко освещенной площади. Прожектора были направлены на костел в глубине площади, свет отражался от его белых стен, создавая туманную дымку, вспыхивающую в отдельных местах искрами. Он остановился и закурил, оглядываясь по сторонам, словно зачарованный.
— Это греко-католический храм. У них очень громкие колокола и звонарь с сильными руками. Иногда я очень злюсь на него, когда он будит меня в воскресенье раньше двенадцати. А там, вон там, по левой стороне, то маленькое здание с каменными ступеньками — это наша городская библиотека, — сказала Наталья.
— Разве может место, где в самом центре находится библиотека, быть плохим выбором? Ну сам посуди! — добавила она с улыбкой.
— Помнишь, как ты мне говорил, что мечтаешь жить в библиотеке? А может быть, уже и живешь? Или все еще мечтаешь? — спросила она после паузы.
— Понимаешь, я же тогда, назовем это слегка нарочито, «в наше время», знала только, что ты живешь в Берлине. Ты никогда меня к себе не приглашал, понимаешь? Хотя так часто бывал у меня в Познани. И знал точно, что можешь постучать в мою дверь в любое время дня и ночи. Понимаешь — я ведь даже не знала твоего адреса. Ты мне его никогда не говорил…
Она умолкла и направилась в сторону невысокого каменного здания со светло-коричневыми, в некоторых местах с черными пятнами стенами. Брусчатка здесь сменилась уложенными в шахматном порядке белыми и серыми плитами. Они остановились у лестницы, ведущей к деревянным дверям. Сбоку на мраморной доске Он прочитал выбитую надпись: «Biblioteca Comunale Prof. Salvatore Gullotta».
— Я живу в ста метрах от библиотеки, — сообщила Наталья, махнув рукой в сторону узкой улочки, уходящей резко вверх от площади.
— Я в эту библиотеку записана. Есть даже карточка — такая настоящая, бумажная, а не какая-нибудь там электронная. Итальянский я выучила именно здесь. И не совсем по книгам — главным образом благодаря разговорам с Франческой, моей любимой и терпеливой библиотекаршей. Я единственная полька с такой карточкой. Библиотекарша мне также сказала, что я единственная полька, живущая здесь. Когда-то здесь проживал какой-то офицер из Польши со своей итальянской женой, но он умер еще до моего приезда сюда. Они любят поляков. Так она мне говорила. Хотя это, наверно, из вежливости, потому что на самом деле сицилийцы любят только сицилийцев. Те, кто из Венеции, для них уже иностранцы. А о нас, поляках, они знают куда меньше, чем о Венеции. Они представляют себе нашу страну как место, покрытое вечными снегами, где, чтобы согреться, нужно пить много водки.
У них есть стереотип: поляк много пьет, он хороший работник, хотя обычно мрачный и грустный. Для них Польша — это в основном Папа-поляк, наш Папа. Некоторые еще слышали о Лехе Валенсе и Войцехе Ярузельском, но этих двух часто путают. Не уверены, кто из них герой, а кто злодей.
— А польки, — продолжала она, — как и остальные женщины из Восточной Европы, у них ассоциируются, естественно, с сексуальными услугами. Сама в этом неоднократно убеждалась.
— Я знаю от любящей посплетничать Франчески, что мужчины городка за бокальчиком вина говорят обо мне не иначе как «Natalia seno grande», что переводится как «Наталья с большой грудью», — добавила она со смехом.
Они вышли на узкую улочку, идущую между двухэтажными домами, балконы которых почти соприкасались друг с другом. Улочка кончалась лестницей, ведущей на небольшую площадь, на которой, несмотря на декабрь, стояли ресторанные столики, а около них — разноцветные деревянные стулья.
— Слушай, кстати, я вспомнила, что у меня дома нет вина. Вот черт. Подожди-ка минутку. Я зайду в «Турризи» и куплю что-нибудь для нас. У них есть хорошие вина.
— Ты по-прежнему пьешь только красное? — тихо спросила она. — Не уверена, что у них есть чилийское. Они с этой точки зрения очень упрямые патриоты.
— А может быть, как когда-то, это я мог бы угостить тебя вином? — задал Он в свою очередь вопрос.
Они вошли в светлый зал ресторана. Когда они проходили мимо барной стойки, молодой мужчина громко окликнул их и перегнулся через стойку, чтобы поцеловать Наталью в щеку в знак приветствия. Она немножко поговорила с активно жестикулирующим барменом, потом взяла Его за руку и сказала:
— Слушай! Нам страшно повезло! На втором этаже как раз освободился столик. Это редкость здесь — чтобы можно было получить столик на втором этаже без резервирования.
По крутой лестнице они поднялись в небольшой зальчик. Бармен шел перед ними, он проводил их к столику у окна. Когда он ушел, Наталья спросила:
— Ты когда-нибудь пил миндальное вино?
— Миндальное? Вино из миндаля? Такое бывает? — удивился Он.
— Ну, не глупи! Разумеется, не из миндаля. Так тут называется их особенное вино. Делается оно очень просто: миндаль заливают белым вином, добавляют ароматические коренья и немножко цитрусовой эссенции. И продают как культовый раритет. Только здесь, в баре «Турризи», в нескольких десятках метров от моего дома, оно настоящее. Потому что они сами придумали этот рецепт. А все остальные на Сицилии — это жалкие подделки. Попробуй обязательно. Я настаиваю.
