Ее звали Габриэла. Для итальянцев. А для всех остальных — Габи. Она была примерно моя ровесница. Жила в предместье Мессины, сначала работала представителем туристической фирмы из Катовиц, получала много упреков от польских туристов и решила, что уборкой вилл богатых итальянцев заработает не меньше, а этих самых упреков избежит. Она убирает, а заодно подрабатывает в этом магазине, а на выходные едет в Палермо и на заработанные деньги учится в частном университете банковскому делу. Чтобы когда-нибудь перестать убираться. Хотя банки и банкиров ненавидит. Как и я. В Италию она сбежала из Катовице из-за одного поляка, который «разрушил всю ее жизнь». Тут, вдали от него, ей удалось освободиться от навязчивых мыслей о нем и найти покой. Я ее спросила, через что ей пришлось пройти на пути к этому покою. Спокойно и без эмоций она ответила, что принимала таблетки и ходила к психотерапевту, занималась йогой, медитациями и трансцендентациями, а еще были секс и рок-н-ролл, книги и музыка, а в конце — этот вот побег. В другой конец Европы, на Сицилию. Я потом уже до самого последнего дня своего там пребывания на пляж не ходила. А сразу сворачивала к деревянному домику, чтобы с Габи поболтать.
В Познань я вернулась с решительным настроем. Причем не таким, который через пару дней исчезнет. Таблетки я принимала регулярно, но после них я жила в каком-то омертвении, полусне, в нечувствии. А я так не хотела. Я же люблю чувствовать. Даже если это боль. Ты-то ведь знаешь, как я люблю, чтобы больно, — это мы тоже практиковали.
Психотерпия меня разочаровала уже через три сеанса с высокомерным, всезнающим светилой в клетчатом костюме Шерлока Холмса и оранжевых адидасах. Иногда мне казалось, что он страдает ангедонией. Единственное, что в нем было, — это удивительное ощущение времени. Он выпроваживал меня из своего кабинета ровно через сорок пять минут, хотя часов не носил.
Медитацию я знала еще с Непала. В том приюте только медитация могла спасти человека от психического заболевания. Я вернулась к медитациям. Но насколько они мне помогали в Катманду, настолько не справились в Познани. Может быть, потому, что у нас слишком мало индуистских и буддистских святынь.
На самом деле помогли мне книги, библиотеки, театры, оперы и философствования под музыку — и косячок. Я тебе скажу, марихуана и правда может лечить. Из мыслителей больше всего мне помог далай-лама, философ надежды, сочувствия и поисков гармонии. А раньше я ведь его не воспринимала как философа. Мне он казался в большей степени харизматичным проповедником и неустанным несгибаемым воином в сизифовой войне Тибета. Помню его простые, банальные высказывания: «Иногда не получая того, что желаешь, ты получаешь чудесный подарок судьбы».
Секс и рок-н-ролл, из списка Габи, я, разумеется, тоже использовала. Дикий, больной период доступа к моему телу всех мужчин, которые притворялись, что хотят чего-то большего, чем один раз со мной переспать. Я тогда совсем не притворялась. Я хотела, чтобы меня трахнули. Но зато я теперь знаток мужских пенисов. Хотя вообще-то это знание совершенно мне ни к чему. Я даже имен этих мужчин не помню. А пенисы так похожи один на другой, что их довольно трудно различить. В промежутках я учила итальянский язык — и выучила настолько, что после курсов начала возить экскурсии в Италию. Через год мою работу оценили и в качестве награды сделали меня представителем фирмы в Римини, на Адриатике. Я выдержала всего один сезон этой мясорубки и постоянной ругани с поляками. Бросила эту работу, сдала подруге свою квартиру в Познани и приехала на Сицилию. В один прекрасный день с рюкзаком и почти пустым кошельком я явилась в Таормину и показала несколько своих фрактальных тарелок Марчело. Ему они понравились. Хотя чуть меньше, чем я сама. Он меня взял на работу, и он не слишком назойливый. Наверно, из-за сына, который тоже на меня глаз положил. Это именно Марчело-младший, сын Марчело-старшего, сдал мне одну из своих квартир в Кастельмоле. Я живу на первом этаже, а на втором живет Доменика, его очень религиозная сестра. С мужем и двумя сыновьями. Так что старый Марчело под полным контролем, и мне спокойно.
…Он стоял рядом с ней, не в силах пошевелиться. Молча, раздираемый чувством вины и ошеломленный тем, что услышал за минуту до этого. Он хорошо помнит этот свой паралич и ощущение беспомощности на той террасе, когда Он мысленно искал хоть какое-то оправдание себе, хоть какое-то объяснение, извинение. Искал — и не находил ни одного.
«Может быть, и к лучшему», — думал Он теперь, стараясь подцепить ногтем кончик шнурка, которым была перевязана коробка, лежащая перед ним. Наверняка в приступе афазии Он рассказал бы какую-нибудь дурацкую историю, которая была бы правдой и неправдой одновременно.
Он еще помнил, как в тот вечер Наталья, может быть, почувствовав, что с Ним происходит, обняла Его и прижала к себе, а потом взяла Его за руку и, ведя в направлении ресторана, сказала:
— Пойдем-ка внутрь, прикончим ту бутылку вина и отправимся ко мне. Я хочу тебя наконец накормить. Мне так нравилось смотреть, как ты ешь то, что я для тебя приготовила…
Они вернулись к столику. Он извинился и пошел вниз в туалет. И по дороге, на лестнице вдруг заметил, что повсюду видит… пенисы. Нарисованные или выцарапанные на стенах, выдавленные на абажурах ламп, на мозаиках, подсвеченных снизу, на деревянных подлокотниках кресел и спинках стульев. Перила лестницы, по которой он спускался, заканчивались огромным латунным пенисом в состоянии эрекции. Вода в фонтане, мимо которого Он проходил, выстреливала струйками из монструозного пениса, растущего из античной статуи, напоминающей Адониса. Минуя бар, Он заметил, что лежащие там карты меню представляют собой картонки, вырезанные в виде двух одинаковых напряженных пенисов. Он дошел до туалета и, чтобы открыть дверь, должен был взяться за латунную ручку в виде пениса. Двери женского туалета тоже имели такие же ручки. Стены в туалете были отделаны черной плиткой с золотистыми рисунками сцен из Камасутры с мотивами находящегося в рабочем состоянии мужского члена. В вагине, в анусе, во рту. Вода в умывальнике лилась из латунного изогнутого пениса. Вентиль крана представлял собой не что иное, как латунные мужские яйца.
Сев на стул рядом с Натальей, Он наклонил голову и шепотом спросил:
— Слушай, это кафе — это просто какое-то святилище божества фаллоса. В чем тут дело? В женском туалете тоже надо покрутить мужские яички, чтобы включить воду?
— Да. Наверно. Да, точно. И могу поклясться, что латунь на них сильно потерта, — ответила она, громко смеясь.
— Ну да. Я совсем забыла тебе сказать, — сказала она, отсмеявшись. — Наш бар «Турризи» — это единственное в своем роде заведение в Италии. А может быть, и во всем мире. Кроме миндального вина он еще отличается культом плодородия. Вино придумал основатель бара, Сальваторе Турризи, а плодородие — его первенец Пеппино. Отцу трех дочерей, Пеппино уже в семьдесят лет вдруг пришла в голову эта волшебная идея. Они с женой выбрали для себя в качестве символа пенис и разместили его в своем ресторане на Пьяцца дель Дуомо везде, где только можно было. В меню, например, есть вкусная пикантная la pasta all’arrabbiata. Макароны в этой пасте, сделанные, кстати, вручную, здесь же никаких магазинов! — тоже в форме пенисов с яйцами.
