– Ты где был? – грубо спросил он.
– Я работаю в доках, – коротко ответил я.
– Тебе не нужно работать в доках, – проворчал он. – У Хозяина есть для тебя другая работенка.
Он повел за собой, и я вновь двинулся по темным ступеням, а затем по подземному коридору. Но на сей раз мои чувства были остры, и я решил, что проход не мог тянуться длиннее тридцати-сорока футов. Вскоре я вновь стоял перед лакированной ширмой и вновь слышал нечеловеческий голос, что принадлежал, как казалось, живому мертвецу.
– Я могу дать тебе работу, – произнес голос. – Хочешь работать на меня?
Я быстро согласился. Все-таки, хоть этот голос и внушал мне сильный страх, я был глубоко обязан его владельцу.
– Хорошо. Возьми вот это.
Когда я двинулся в сторону ширмы, меня остановил резкий оклик – Хассим сам выступил вперед и, протянув руку, взял то, что было предложено. Это оказалась стопка фотографий и документов.
– Изучи это, – сказал Тот, что за ширмой. – И узнай все, что можешь, о человеке, что изображен на фотографиях. Юн Шату даст тебе денег, а ты купи себе одежду, какую носят моряки, и сними комнату в передней части Храма. Через два дня Хассим снова приведет тебя ко мне. Ступай!
Последним, что я увидел перед тем, как потайная дверь закрылась над моей головой, были глаза идола, сощуренные в вечном дыму и словно насмешливо ухмыляющиеся мне.
В передней части Храма Грез находились комнаты, которые сдавались внаем, чтобы прикрыть истинное назначение здания, представив его прибрежным пансионом. Полиция не раз наведывалась к Юн Шату, но так и не находила против него никаких улик.
И в одной из этих комнат я нашел свое пристанище и занялся изучением материала, что был мне дан.
На всех фотографиях был изображен один человек – крупный, примерно моего телосложения и с похожими контурами лица. Только у него была густая борода и более светлые, чем у меня, волосы. Звали его, как следовало из прилагающихся бумаг, майор Фэрлан Морли, особо уполномоченный в Натале и Трансваале
[81]. О такой должности я слышал впервые, и мне стало интересно, какая связь могла существовать между уполномоченным в Африке и опиумным домом на набережной Темзы.
Среди бумаг я обнаружил множество документов, несомненно, скопированных с самих первоисточников, и все они имели отношение к майору Морли, а также ряд таких, что проливали немало света на его частную жизнь.
Исчерпывающее описание было дано и его светской жизни, и повадкам, часть которых показалась мне весьма заурядными. Я задумался, с какой целью и каким образом Тот, что за ширмой, завладел документами столь личного характера.
Мне не удавалось найти подсказок к ответу на свой вопрос, но я все же приложил все силы, чтобы выполнить задание, что было передо мной поставлено. Я чувствовал глубокую признательность тому неизвестному человеку, который об этом меня просил, так что я положил отплатить ему всем, чем мог. В тот час еще ничто не наводило меня на мысль, что я попал в ловушку.
5. Человек на кушетке
Ты шутку кидаешь навстречу копью,
ты хлопаешь смерть по плечу!
[82]
Редьярд Киплинг
По прошествии двух дней я находился в опиумной комнате, когда меня позвал Хассим. Я живо, пружинисто подошел к нему, уверенный, что извлек из бумаг о Морли все, что имелось в них полезного. Теперь я был новым человеком, быстрота ума и физическая готовность которого удивляли меня самого и порой даже казались неестественными.
Хассим, сощурив глаза, оглядел меня, а затем, как обычно, дал знак следовать за ним. Когда мы пересекали комнату, мой взгляд упал на человека, лежащего на кушетке у стены и курящего опиум. В его внешнем виде не было ничего примечательного – рваная, нестиранная одежда, запачканное лицо, косматая борода и ничего не выражающий взгляд, – но мои глаза, теперь невероятно острые, словно бы заметили определенное несоответствие в его резко очерченных конечностях, которого не могла скрыть даже мешковатая одежда.
Хассим раздраженно окликнул меня, и я отвел глаза. Мы вошли в заднюю комнату, и, когда он закрыл дверь и повернулся к столу, тот сдвинулся сам и скрытый люк заслонил человеческий силуэт. Это был Ганра Сингх, стройный сикх-великан со зловещим взглядом, – он вылез из люка и прошагал к двери, что вела в опиумную комнату, где и остановился, чтобы дождаться, пока мы спустимся вниз, и опустить за нами крышку.
Вскоре я вновь стоял среди клубящегося желтого дыма и слушал неведомый голос.
– Полагаешь ли ты, что достаточно узнал о майоре Морли и сможешь выдать себя за него?
– Несомненно, смогу, – ответил я удивленно, – если только не встречу кого-то, кто был с ним близок.
– Об этом я позабочусь. Слушай меня внимательно. Завтра ты сядешь на первый пароход, что идет в Кале
[83]. Там ты встретишься с моим агентом, который подойдет к тебе сразу же, как только сойдешь на пристань, и даст дальнейшие указания. Тебе необходимо будет плыть вторым классом и избегать любых разговоров с незнакомцами и кем-либо вообще. Бумаги возьмешь с собой. Агент поможет тебе с внешним видом, и там, в Кале и начнется твой маскарад. Вот и все. Ступай!
Я ушел, чувствуя, как во мне растет любопытство. Весь это вздор, несомненно, имел некий смысл, но постичь его мне было не под силу. В опиумной комнате Хассим велел мне сесть на подушки и ждать его возвращения. На мой вопрос он прорычал, что ему необходимо выйти, чтобы купить мне билет на пароход. Он покинул комнату, и я сел, прислонившись спиной к стене. Пока я раздумывал, мне вдруг показалось, будто на меня был направлен чей-то взгляд, такой пристальный, что действовал на мое подсознание. Я резко поднял глаза, но никто, вроде бы, за мной не следил. В теплой комнате привычным образом плыл дым, а Юссеф Али и китайцы сновали взад-вперед, удовлетворяя желания грезящих.
Затем вдруг открылась задняя дверь, и оттуда, прихрамывая, вышла странная, отталкивающая фигура. Не все, кто был вхож в эту комнату в доме Юн Шату, были аристократами или публичными людьми. Этот являл собой исключение – и я его помнил: он часто ходил туда и выходил обратно. Высокий, худощавый, в бесформенной рваной накидке и неописуемом тряпье, с полностью скрытым лицом. И хорошо, что оно скрыто, подумал я, ибо зрелище там, без сомнений, должно быть ужасное. Наверняка это был какой-нибудь прокаженный, которому удалось укрыться от внимания стражей порядка и которого время от времени видели слоняющимся в неблагополучных и неведомых кварталах Ист-Энда
[84]. Вероятно, такой человек казался загадкой даже для последних отбросов, что обитали в Лаймхаузе.
