Руки… но, боже, лицо! Череп, на котором, казалось, не осталось ни единого следа плоти. Но все же он был обтянут такого же горчичного цвета кожей, которая лишь подчеркивала каждую деталь этой мертвой головы. Высокий лоб выглядел в некотором роде величаво, но сама голова – на удивление узкой. Из-под густых бровей, словно островки желтого пламени, сверкали огромные глаза. Нос был очень тонкий, с высокой переносицей, а рот представлял собой лишь бесцветный прорез между узкими, неприятными губами. Все это пугающее зрелище держалось на длинной костлявой шее, которая лишь довершала образ похожего на змея демона, будто явившегося из какого-то средневекового ада.
Я очутился лицом к лицу с человеком с костяным лицом, что посещал меня во снах!
8. Черная мудрость
Мыслью – что руина,
Жизнью – что трясина,
С разбитым сердцем в душе мира
Гилберт Кит Честертон
Представшее мне страшное зрелище в одно мгновение прогнало все мысли о протесте. Да что там – у меня сама кровь застыла в жилах, и я мог лишь неподвижно стоять на месте. Я услышал, как Хассим сухо рассмеялся за моей спиной. Глаза на мертвенно-бледном лице сверкали так дьявольски, что я аж побледнел от того сосредоточения сатанинской ярости, что видел в них.
Затем это явление ужаса разразилось злобным шипящим смехом.
– Я оказываю тебе великую честь, мистер Костиган. Лишь немногие, даже из тех, кто мне служит, могут похвастаться тем, что видели мое лицо и остались в живых. Я полагаю, ты сослужишь мне бо́льшую пользу живым, нежели мертвым.
Я стоял безмолвно, охваченный совершенным расстройством. Было трудно поверить, что этот человек был жив – ведь его внешний вид говорил об обратном. Он до ужаса походил на мумию. Но в момент речи его губы шевелились, а в глазах горела отвратительная жизнь.
– Ты будешь делать то, что скажу я, – резко проговорил он, и теперь его тон стал повелительным. – Ты, должно быть, знаешь, кто такой сэр Холдред Френтон?
– Да.
Любой, кто знаком с европейской и американской культурой, слыхал и о книгах путешествий сэра Холдреда Френтона, писателя и солдата удачи.
– Сегодня ночью вы отправитесь в имение сэра Холдреда…
– Да?
– И убьете его!
Мои колени пошатнулись при этих словах. Приказ был невозможным – неописуемым! Я пал низко, так низко, что был готов торговать опиумом, но чтобы умышленно убить человека, которого не видел ни разу в жизни, – человека, известного своими добрыми деяниями…
«Это было бы слишком чудовищно, – подумал я, – просто непостижимо».
– Не отказываешься?
Он говорил с презрением и насмешкой – тоном, походившим на шипение змеи.
– Не отказываюсь? – вскричал я, наконец, обретя голос. – Не отказываюсь? Да вы сам дьявол! Разумеется, я отказываюсь! Вы…
Что-то в его холодной уверенности заставило меня умолкнуть – я застыл, предчувствуя недоброе.
– Дурак! – спокойно проговорил он. – Я вырвал тебя из оков гашиша – и знаешь как? Через четыре минуты с этого момента ты узнаешь и проклянешь день, когда появился на свет! Не думал ли ты, что это странно – быстрота ума, ловкость тела, притом что мозг скорее должен бы работать вяло и медленно, а тело – быть слабым и неповоротливым, спустя столько-то лет отравлений? Тот удар, сваливший Джона Гордона, – ты не задумывался, почему он вышел таким мощным? А та легкость, с какой ты усвоил сведения о майоре Морли – об этом тоже не задумывался? Ты дурак, ты связан со мною цепями из стали, крови и огня! Я сохранил тебе жизнь и рассудок – я и только я. Каждый день тебе в вино подмешивали эликсир жизни. Без него ты не смог бы ни остаться в своем уме, ни выжить. И только я знаю его секрет – и никто больше! – Он посмотрел на странного вида часы, стоявшие на столе рядом с его локтем. – На этот раз я попросил Юн Шату не давать тебе эликсира, ибо предвидел твой бунт. Сейчас твой час близок… ха, вот и он!
Он добавил что-то еще, но я уже ничего не слышал. И не видел, не чувствовал – так, как чувствуют люди. Я корчился у его ног, крича и тараторя что-то, сгорая в таком пламени, о каком никто из людей не мог и помыслить.
Да, теперь я все понял! Он просто давал мне наркотик, по силе значительно превосходивший гашиш. Это объясняло мои неестественные способности – я всего-навсего действовал под влиянием чего-то, что вмещало в себя целый ад и что, подобно героину, придавало сил, но оставалось незаметным для жертвы. Что это было, я понятия не имел – и, как мне казалось, его не имел никто, помимо того, кто теперь стоял предо мной, испытывая некое зловещее удовольствие. Но оно сохраняло мой разум в целости, прививая телу потребность в себе, и как раз сейчас дикая жажда рвала мою душу на части.
Никогда еще – даже в худшие минуты после контузии, когда я неистово желал гашиша, – ни разу еще я не испытывал ничего подобного. Я сгорал от пламени тысячи преисподних и замерзал в стуже, что была в сотни раз холоднее всякого льда, спускался в страшнейшие глубины мук и поднимался на высочайшие скалы страданий, и меня окружали миллионы кричащих чертей, что, вереща, тыкали меня клинками. Кость за костью, вена за веной, клетка за клеткой мое тело словно дробилось на части и разлеталось кровавыми атомами по всей вселенной, и каждая отдельная клеточка становилась целой системой трепещущих, кричащих нервов. И они собирались из далеких пустот, чтобы затем объединиться с еще большей болью.
Сквозь огненно-красный туман я слышал собственный голос – я кричал и издавал монотонные стенания.
Затем своими выпученными глазами я увидал золотую чашу в похожей на клешню руке, что вплыла в мое поле зрения. Чаша была наполнена чистой янтарной жидкостью.
Со звериным криком я схватил ее обеими руками, лишь смутно сознавая, что металлическая ножка искривилась под нажимом моих пальцев, и край чаши приник к губам. Я пил бешено, торопливо, чувствуя, как жидкость растекается по моей груди.
9. Катулос Египетский
Ночь для тебя – словно три ночи,
А небеса – железный саван
[88].
Гилберт Кит Честертон
Костелицый стоял и критически смотрел на меня, сидящего на кушетке, задыхающегося в полном изнеможении. Держа в руке чашу, он осматривал изменившую свою форму золотую ножку. Она согнулась под нажимом моих безумных пальцев в ту минуту, когда я испил из нее.
– Необычайно силен, даже для человека в твоем состоянии, – глубокомысленно заметил он. – Пожалуй, даже Хассим не сумел бы составить тебе ровню. Ты уже готов получить указания?
