Однако некоторые из нас поклялись никогда не оставлять землю, за которую мы бились. Но кельты на нас давили. Их было много и становилось еще больше. Потому мы ушли в пещеры, в ущелья, в овраги. Мы, которые всегда жили в светлых хижинах, которые всегда возделывали землю, стали учиться жить, как звери, жить в пещерах, куда не проникает солнечный свет. В пещерах, – эта была самая большая из всех, – которые мы находили и обустраивали, как могли. Ты, бритт, – голос старика перешел на визг, и с обвинением длинная рука вытянулась к Короруку, – ты и твои люди! Вы превратили свободный процветающий народ в земляных крыс! Мы, которые никогда не дрались, которые жили на воздухе и в свете, рядом с морем, где ходили торговцы, – мы были вынуждены бежать, как загнанные звери, и зарываться в землю, как кроты! Но по ночам… Ах, это время нашей мести! Мы выбираемся из своих укрытий, из ущелий и пещер, с факелами и кинжалами! Смотри, бритт!
Проследив за движеньем, Корорук увидел округлый столб из какого-то очень твердого дерева, торчащий из углубления в каменном полу рядом с берегом речки. Пол вокруг углубления выглядел обуглившимся, будто от прежних костров.
Корорук непонимающе уставился туда. Он в самом деле улавливал лишь малую часть того, что перед ним происходило. Он даже не был вполне уверен, что эти человечки действительно считались людьми. Он много слышал о них, как о «маленьком народе», и теперь в его памяти всплыли рассказы об их деяниях, их ненависти к людям и небывалой жестокости. Не слишком он осознавал и то, что смотрел сейчас на одну из великих загадок древности. Что россказни, которые древние гэлы передавали о пиктах, все это время искажались все сильнее, пока не превратились в сказки об эльфах, гномах, троллях и феях. Поначалу люди верили в существование пиктов, но затем полностью отвергли эту возможность, точно как в случае с чудовищными неандертальцами, от которых впоследствии остались лишь истории о гоблинах и ограх. Но Корорук либо не знал об этом, либо не придавал значения, тем более что старик заговорил вновь.
– Там, там, бритт, – злорадствовал он, указывая на столб, – там ты заплатишь нам за всё! Скудная часть того, что твой народ задолжал моему, но ты отдашь ее сполна.
Торжество старика показалось бы поистине дьявольским, если бы не отражение более высокой цели в чертах его лица. Он абсолютно искренне верил, что вершит лишь месть, и был словно бы величайшим защитником большого, но проигранного дела.
– Но я – бритт! – запинаясь, проговорил Корорук. – Не мой народ обратил вас в изгнанников! То были гэлы из Ирландии. А я – бритт, и мои люди пришли из Галлии лишь сотню лет тому назад. Мы повергли гэлов и изгнали их в Эрин
[27], Уэльс и Каледонию так же, как они изгнали вас.
– Не имеет значения! – Старик вскочил на ноги. – Кельт есть кельт. Что бритт, что гэл – никакой разницы. Не будь он гэлом, был бы бриттом. Каждый кельт, что попадает в наши руки, обязан платить, и неважно, кто он – воин или женщина, дитя или король. А теперь взять его и привязать к столбу!
Спустя мгновение Корорук оказался привязан и с ужасом наблюдал, как пикты выкладывают дрова у его ног.
– А когда ты хорошенько поджаришься, бритт, – произнес старец, – этот кинжал, что познал кровь сотни бриттов, утолит свою жажду и твоей кровью.
– Но я не сделал ничего дурного ни одному пикту! – выдохнул Корорук, пытаясь вырваться из пут.
– Ты платишь не за то, что сделал сам, а за то, что сделал твой народ, – решительно ответил ему старик. – Я хорошо помню деяния кельтов, когда они впервые высадились на берега Британии, – и вопли убиенных, и крики насилуемых женщин, и дым горящих деревень, и шум грабежей.
У Корорука по спине забегали мурашки. Когда кельты впервые высадились на берега Британии! Это было свыше пятисот лет назад!
И кельтское любопытство в нем заставило задуматься, даже притом, что пикты уже готовились вот-вот поджечь дрова, сваленные вокруг него.
– Ты не можешь этого помнить – это происходило очень давно.
– А я и живу очень давно, – угрюмо ответил старик. – В юности я был охотником на ведьм, и одна старуха прокляла меня, пока корчилась у столба. Она сказала, что я буду жить до тех пор, пока не умрет последнее дитя племени пиктов. И что мне доведется увидеть, как прежде могучий народ уйдет в забвение, и лишь тогда – и только тогда – я последую за ней. Так она наложила на меня проклятье вечной жизни. – С этими словами его голос набрал силу, заполнив всю пещеру. – Но то проклятье – ничто. Слово не может принести вреда, оно бессильно против человека. А я живу. Я повидал уже сотню поколений и теперь переживаю вторую. Что есть время? Солнце встает и садится, и всякий день уходит в забвение. Люди следят за солнцем и выстраивают свою жизнь в зависимости от него. Они во всем полагаются на ход времени. Считают минуты, что уводят их в вечность. Но человек успел прожить многие столетия, прежде чем научился считать время. Время создано человеком. Вечность – произведение богов. В этой пещере такого понятия, как время, не существует. Здесь нет солнца, нет звезд. Снаружи – время, внутри – вечность. Мы не ведем времени счет. Ничто здесь не показывает хода часов. Молодые выходят наружу. Они видят солнце, видят звезды. Считают время. Но они живут и умирают. Я же был молод, когда впервые вошел в эту пещеру. И с тех пор я ее не покидал. Вы, считающие время, сказали бы, что я прожил здесь тысячу лет – или один час. Но если человек не имеет связи со временем, его душа, разум – называй это как хочешь – обретает возможность завладеть телом. И мудрецы моего племени, когда я был молод, знали больше, чем когда-либо сумеют постичь люди внешнего мира. Когда я чувствую, что мое тело начинает слабеть, то принимаю чудодейственный отвар, что известен мне одному и никому больше в целом мире. Он не дает бессмертие – оно достигается лишь работой ума, – но восстанавливает тело. Племя пиктов исчезает, как снег на вершине горы. И когда уйдет последний, сей кинжал освободит меня от уз этого мира. – Затем голос резко сменил тон: – Поджигайте хворост!
Разум Корорука изрядно пошатнулся. Бритт не понял совершенно ничего из услышанного. Он был уверен, что сходит с ума, – и то, что произошло в следующую минуту, лишь укрепило его в этом убеждении.
Сквозь толпу прошелся волк – Корорук знал, что это был тот самый волк, которого он спас от пантеры не так далеко от того ущелья! Но теперь казалось, это случилось так давно! И все же волк был тот самый и шел прежней странной шаркающей поступью. Но затем он встал на задние лапы, а передние воздел вверх, поднеся к голове! О, какой невыразимый ужас охватил воина!
Затем волчья голова откинулась назад, и на ее месте показалось человеческое лицо. Лицо пикта, одного из первых «оборотней». Человек сбросил волчью шкуру и шагнул вперед, выкрикнув что-то. Едва принявшись поджигать хворост у ног бритта, пикт отвел факел и застыл в нерешительности.
Волк-пикт выступил вперед и обратился к старику по-кельтски – несомненно, для того, чтобы его понял и пленник. Корорука удивило, что столь многие здесь знали его язык, пусть он и был сравнительно прост, а способности пиктов, напротив, – выдающимися.
