Подписи:
Дж. С. Ордли, коронер
Ричард Донован
Эзра Блейн
Джозеф Т. Деккер
Джек Уилтшоу
Александр В. Уильямс
Черная гончая смерти
1. Убийца во тьме
Тьма египетская! Неприятно яркое словосочетание, намекающее не только на темноту, но на прячущуюся в ней незримую опасность. На тварей, скрывающихся в тенях от света дня. На крадущиеся формы, рыскающие у грани нормальной жизни.
Подобные смутные мысли проносились в моем мозгу, пока я на ощупь пробирался по узкой тропе посреди соснового леса. Мысли, которые, наверняка, посетят любого, кто рискнет посреди ночи вторгнуться в этот пустынный, густо заросший лесом речной регион, который черное население по какой-то своей загадочной причине называет Египтом.
За пределами погруженной во тьму адской бездны вряд ли существует столь же кромешная темень, какая царит в сосновом лесу. Тропа была едва угадываемым следом, вившимся между двух стен непроглядной черноты. Я следовал ей, руководствуясь интуицией лесного обитателя в той же мере, сколько остальными пятью чувствами, двигаясь так быстро, как мог, но в моей торопливости была скрытность, а слух необычайно обострился. Эта осторожность происходила вовсе не из пугающих догадок, порожденных тьмой и тишиной. У меня были вполне земные причины для опасений. Среди сосен, как утверждали негры, может бродить сколько угодно привидений с разверстыми окровавленными глотками и людоедскими аппетитами, но я боялся не их. Я прислушивался, не хрустнет ли ветка под широкой стопой, не раздастся ли звук, предвозвещающий убийственный удар из черных теней. Существо, которое, как я полагал, бродило по Египту, было опаснее любого бормочущего призрака. Этой ночью самый ужасающий чернокожий головорез в этой части страны бежал от рук закона, оставив за собой череду чудовищных смертей. Вдоль реки ищейки с лаем прорывались сквозь низкую поросль, а мужчины с сосредоточенными взглядами и винтовками наготове обыскивали густой кустарник.
Они искали его в ближайшем окружении разбросанных повсюду поселений чернокожих, зная, что, оказавшись в трудной ситуации, негр непременно станет искать компании себе подобных. Но я знал Топа Брэкстона лучше других. Он был невероятно примитивен и настолько близок к животному, что мог ринуться в необитаемые дикие леса и, как кровожадная горилла, жить в совершенном одиночестве, устрашившем бы любого другого представителя его расы.
Поэтому, пока охота двигалась в ином направлении, я в одиночестве отправился в Египет. Но я проник в непроходимую лесную гущу не столько чтобы отыскать Топа Брэкстона, сколько оповестить другого местного обитателя о его присутствии. В глубине соснового лабиринта проживал в одиночестве белый человек со своим слугой, и долгом любого было предупредить их о том, что возле их жилища может слоняться кровожадный убийца.
Возможно, с моей стороны было неразумно отправиться в дорогу на своих двоих, но никто из носивших фамилию Гарфилд не имел привычки, раз взявшись за дело, с полпути поворачивать обратно. После того как мой конь неожиданно захромал, я оставил его у одной из негритянских хижин на окраине Египта и продолжил путь пешком. Ночь застала меня на тропе, и я намеревался заночевать у Ричарда Брента, человека, которого отправился предупредить. Этот загадочный персонаж, неразговорчивый и подозрительный отшельник, поселился в старой хижине в самом сердце Египта около полугода назад, и никто не знал, что заставило его прятаться посреди соснового леса. Но едва ли он отказал бы мне в ночлеге.
Внезапно всякие мысли начисто вылетели из моей головы, и я замер, чувствуя, как покалывает кожу на тыльной стороне моих ладоней. Такое впечатление произвел на меня донесшийся откуда-то впереди пронзительный, исполненный муки и ужаса вопль. В неподвижной тишине, наступившей после этого, сам лес, казалось, задержал дыхание, а темнота сомкнулась чернее прежнего.
Вопль вновь повторился, на этот раз ближе. Потом я услышал удары босых ступней по тропе, и из темноты на меня бросилась странная фигура. Все это время я держал в руке револьвер, который теперь инстинктивно сунул вперед, надеясь отпугнуть неизвестное создание, всхлипывавшее и стонавшее от ужаса и боли. Лишь издаваемые им – судя по всему, это был тяжко израненный мужчина – звуки не позволили мне нажать на спусковой крючок. Он налетел на меня, снова вскрикнул и рухнул на землю, бормоча и судорожно вздыхая:
– О, Господь мой, спаси меня! Смилуйся надо мной, Господь!
– Какого дьявола? – выкрикнул я, чувствуя, как в ответ на звучавший в дрожащем голосе пронзительный ужас шевелятся волосы у меня на голове.
Несчастный узнал мой голос и вцепился мне в колени.
– О, масса Кирби, только не дайте ему меня схватить! Он уже убил меня, а теперь хочет заполучить мою душу! Это я… Джим Тайк. Не дайте ему меня поймать!
Я зажег спичку и в изумлении разглядывал извивавшегося у моих ног негра до тех пор, пока пламя не обожгло мне пальцы. Я хорошо его знал – Джим жил в крошечной хижине на краю Египта. Теперь он был весь обрызган и залит кровью и, судя по всему, смертельно ранен. Лишь рожденная из отчаянной паники неестественная сила позволила ему бежать так долго. Из разорванных вен и артерий у него на груди, плече и шее вырывались фонтанчики крови; чудовищные рваные борозды на его теле не могли быть оставлены ни пулей, ни ножом. Одно ухо было оторвано и висело под челюстью на лоскуте плоти, как будто вырванном когтями какого-то гигантского зверя.
– Святые угодники, кто тебя так? – вырвалось у меня. В то же мгновение спичка погасла, превратив несчастного в неопределенный предмет во мраке у моих ног. – Медведь?
Сказав это, я вспомнил, что в Египте никто не видел медведя уже лет тридцать.
– Это все он! – донесся из темноты невнятный всхлип. – Белый человек, который пришел ко мне и просил показать дом мисты
[61] Брента. Он сказал, что у него болят зубы, и оттого у него была завязана голова, но бинты соскочили, и я увидел его лицо, и за это он убил меня.
– Хочешь сказать, он натравил на тебя собак? – спросил я; такие раны, как на его теле, мне приходилось видеть только на животных, порванных озлобленными гончими.
– Нет, са
[62], – проскулил негр ослабевающим голосом. – Он сделал это саааам… ааа!
Бормотание прервалось воплем, когда он повернул едва различимую в темноте голову в направлении, откуда прибежал. В тот же момент, должно быть, его настигла смерть, потому что крик оборвался, достигнув наивысшей точки. Он судорожно дернулся лишь единожды, как пес от удара колеса, – и замер. Напрягая глаза, я сумел разглядеть смутную форму в нескольких ярдах от тропинки. Неясная фигура безмолвно стояла прямо, как человек. Я открыл рот, чтобы окликнуть неизвестного, но не сумел издать ни звука. Меня охватил неописуемый холод первобытного и бездумного страха, от которого мой язык примерз к нёбу. Даже в тот момент, совершенно парализованный, я не мог угадать, отчего эта молчаливая неподвижная фигура, какой бы зловещей она ни казалась, вызывает у меня такой инстинктивный ужас.
