Я позволил было Гарфилду уйти, но этот идиот вернулся, и его пришлось прикончить. Бомба, что я кинул в окно, не произвела бы на него должного эффекта. В ней содержится химическое вещество, секрет которого мне удалось вызнать в Монголии, но ее эффективность зависит от физической силы жертвы. Ее достаточно, чтобы справиться с девчонкой или слабым изнеженным вырожденцем вроде тебя. А вот Эшли удалось выбраться из хижины, и он бы вскоре совершенно пришел в себя, если бы я не наткнулся на него и не обезопасил себя раз и навсегда.
Брент издал высокий стонущий крик. В его взгляде не было ни следа сознания, только всепоглощающий ужас, а с губ срывалась пена. Он был так же безумен, как странное создание, владычествовавшее в этой чудовищной комнате. Только беспомощно извивавшаяся на столе девушка была в себе, всё остальное превратилось в противоестественный кошмар. Наконец совершенное безумие овладело странным созданием, и натужный монотонный рассказ сменился пронзительным воплем.
– Сначала девчонка! – проверещал Адам Гримм, или то, что когда-то было Адамом Гриммом. – Девчонка… Ее я убью так же, как казнят женщин в Монголии – живьем снимая с них кожу, очень-очень медленно! Она истечет кровью, чтобы ты, Ричард Брент, страдал, как страдал я в Черном Ялгане! Она не умрет до тех пор, пока на всем ее теле, кроме головы, не останется ни дюйма кожи! А ты, Ричард Брент, будешь смотреть, как я свежую твою любимую племянницу!
Не думаю, что Брент что-либо понимал. Он был за пределами понимания, бормотал и мотал головой из стороны в сторону. С его неустанно двигающихся бледных губ срывалась пена. Я поднял было оружие, но в этот момент Адам Гримм обернулся, и при виде его лица я замер, парализованный. Не знаю, что за мастера безымянных наук скрываются в Ялгане, но для создания этой физиономии наверняка должна была использоваться темная магия прямиком из ада.
В то время как уши, лоб и глаза принадлежали обыкновенному человеку, нос, рот и челюсти никому не приснились бы и в кошмаре. Я сам не могу подобрать подходящие слова, чтобы их описать. Они были уродливо вытянуты, как пасть животного. Верхняя и нижняя челюсти – без всякого подбородка – выдавались вперед, как морда волка или пса, из-под вздернутых звериных губ выглядывали длинные клыки. Остается только гадать, каким образом эти челюсти управлялись с человеческой речью.
Но изменения коснулись не только внешности. Глаза, горевшие как адские угли, имели выражение, какого не может быть ни у одного человека, здравомыслящего или безумного. Изменив лицо Адама Гримма, черные монахи Ялгана изменили и его душу. Он больше не был человеком, но самым настоящим оборотнем, чудовищем из средневековых легенд. Когда существо, которое было когда-то Адамом Гриммом, двинулось в сторону девушки с блестящим скорняжным ножом наготове, я, наконец, согнал с себя паралич страха и выстрелил сквозь дыру в ставнях. Пуля попала точно в цель, и я увидел, как дернулась ткань плаща. Одновременно с грохотом выстрела чудовище пошатнулось, выронив нож, но тут же обернулось и бросилось через комнату к Ричарду Бренту. Гримм моментально осознал, что происходит, и знал, что может забрать с собой только одну жертву. И без колебаний принял решение.
Ни при каком логическом рассуждении меня нельзя обвинить в том, что произошло дальше. Я мог бы попытаться сломать ставни, запрыгнуть в комнату и сцепиться с чудовищем, в которое монахи Внутренней Монголии превратили Адама Гримма, но он двигался с таким проворством, что Ричард Брент все равно погиб бы, прежде чем я мог оказаться внутри. Я сделал то, что было очевидным решением в той ситуации: через окно всадил все патроны в этот ковылявший через комнату кошмар. Это должно было его остановить, он должен был рухнуть на пол замертво – но Адам Гримм продолжал рваться вперед, не обращая внимания на врезающиеся в его тело пули. Его живучесть превосходила не только человеческую, но и звериную. В нем горела демоническая сила, призванная создавшим его темным искусством. Ни одно создание природы не могло пересечь ту комнату под градом пуль, выпущенных с такого близкого расстояния. Я не промахнулся ни разу. Оборотень шатался при каждом попадании, но не падал до тех пор, пока в его теле не оказалось шесть пуль. Потом он пополз на четвереньках, как животное, роняя кровавую пену с оскаленных челюстей. Меня охватила паника. Выхватив второй револьвер, я опустошил и его барабан, пытаясь остановить это мучительно продвигавшееся вперед, истекавшее кровью тело. Но все адские полчища не сумели бы заставить Адама Гримма отказаться от добычи, и даже смерть отступилась перед чудовищным упорством его нечеловеческого духа.
В его теле, буквально порванном на части, сидели двенадцать пуль, его мозг практически вытекал из дыры в виске. И все же Адам Гримм достиг лежавшего на диване человека. Когда опустилась изуродованная голова и сомкнулись чудовищные челюсти, из горла Ричарда Брента вырвался захлебывающийся крик. На мгновение мне показалось, что два их пугающих образа слились воедино: безумный человек и безумный нечеловек, а потом Гримм каким-то звериным движением вскинул голову, разрывая врагу горло, и кровь залила обоих. Затем он поднял измазанную алым морду, и его волчьи губы растянулись в последнем приступе чудовищного хохота, захлебнувшегося в потоке крови. После этого он рухнул на пол и затих.
Черный ветер воет
1. «Беру эту женщину!»
Эммет Глэнтон ударил по тормозам. Взвизгнули покрышки, старенький «Форд Ти
[63]» занесло, и он остановился всего в нескольких футах от фигуры, внезапно, точно призрак, возникшей впереди среди темной, ветреной ночи.
– Какого дьявола ты этак вот прыгаешь прямо под колеса? – гневно закричал Глэнтон, узнав человека, замершего в нелепой позе в лучах фар.
Это был полоумный Джошуа, местный дурачок, работавший лесорубом у старого Джона Брукмэна, но… В таком расположении духа Глэнтон не видел Джошуа еще никогда. Широкое туповатое лицо парня, озаренное ярким светом фар, конвульсивно дергалось, пена хлопьями падала с губ, глаза покраснели, как у бешеного волка. Отчаянно размахивая руками, он невнятно хрипел. Изумленный, Глэнтон распахнул дверцу и вышел из машины. Встав в полный рост, он оказался на несколько дюймов выше Джошуа, но рядом с коренастым, могучим, точно горилла, недоумком его поджарая, мускулистая фигура совершенно не впечатляла.
Во взгляде Джошуа чувствовалась угроза. Куда только делась его обычная тупая апатия? Он кинулся к Глэнтону, оскалив зубы и зарычав, точно дикий зверь.
– Держись от меня подальше, дьявол тебя разрази! – прикрикнул на него Глэнтон. – Что это на тебя нашло?
– Ты едешь туда! – пролопотал недоумок, указывая на юг. – Старый Джон звонил тебе. Я все слышал!
– Да, звонил, – ответил Глэнтон. – Просил приехать, как можно скорее. Зачем, не сказал. И что с того? Хочешь, чтоб я подвез тебя обратно?
Джошуа подпрыгнул на месте, по-обезьяньи замолотил кулачищами по волосатой груди, заскрежетал зубами и завыл. По спине Глэнтона пробежали мурашки. Ночь была черным-черна, ветер выл в мескитовых зарослях под черным небом, да еще этот треклятый дурень выкидывал коленца, беснуясь посреди единственного островка света, точно злой дух, вызванный какой-то ведьмой из самого пекла!
