– Это зависит от вашей занятости.
– Я не намечала никакой программы. У меня нет никаких особых планов, никаких обязательств, никаких неотложных встреч. А у вас?
– Я преподаю в младших классах, в «начальной школе», как у вас говорят. Где учатся дети шести – девяти лет. Но каждый день после пяти я свободна.
– Если я предложу заниматься по два часа в день…
– А по три сможете? – спросила Сорайя.
– Сколько стоят ваши услуги?
Она покраснела еще гуще.
– Вы не тушуйтесь, – сказала я. – Речь идет об оплате, а денежные вопросы лучше утрясти с самого начала.
Боже, говорю, как истая американка. Карты на стол. Называй свою цену, и мы ее обсудим.
– Семьдесят пять дирхамов в час для вас не очень дорого? – помедлив с минуту, спросила она.
Семьдесят пять дирхамов – это чуть меньше девяти долларов.
– Думаю, это слишком мало, – тут же сказала я.
– Но я не хочу просить больше.
– Зато я хочу предложить вам больше. Вы согласитесь учить меня за сто пять дирхамов в час?
В лице Сорайи отразилось потрясение.
– Но за неделю наберется огромная сумма.
– Если б я не могла себе ее позволить, я бы вам не предлагала, уверяю вас.
– Тогда ладно, – промолвила она, отводя глаза, но теперь на ее губах играла едва заметная улыбка. – Где будут проходить занятия?
– Я живу здесь в полулюксе на верхнем этаже. Прежде я должна согласовать это с мужем… но, думаю, все будет нормально.
– А можно узнать… чем вы занимаетесь в плане профессии?
– Ничего интересного.
Когда я сказала, что работаю бухгалтером, она, я видела, постаралась сохранить невозмутимость. Я также чувствовала, что ей хочется спросить, есть ли у меня дети и где они сейчас. Но, может быть, я просто проецировала на эту робкую, но наблюдательную молодую женщину свои собственные проблемы и сомнения.
– У вас, я уверена, очень интересная работа, – сказала Сорайя.
– Считая чужие деньги, очень много узнаешь о жизни других людей. Как бы то ни было… мы могли бы приступить уже завтра?
– Не вижу препятствий.
– Отлично… и… вы купите для меня все необходимые учебники?
Я вручила ей 300 дирхамов, сказав, что, если они обойдутся дороже, после первого занятия я возмещу ей затраты.
– Трехсот дирхамов будет достаточно, – заверила Сорайя. – Завтра принесу.
– Вы хотите, чтобы я платила вам каждый день или раз в неделю?
Она снова отвела глаза:
– Как вам удобно. Если будете платить по пятницам, банк открыт до девяти вечера, и я смогу большую часть денег класть на счет.
A-а, копит.
– Ладно, оплата по пятницам. И последнее… откуда вы знаете месье Пикара?
– Моя мама работает здесь горничной.
Пару секунд я подумала над своими словами и сказала:
– Она, я уверена, гордится вами.
Сорайя кивнула в знак согласия, но при этом отвела взгляд. Я сказала ей, что мне не терпится стать ее ученицей и что я жду ее завтра, и поднялась наверх. Пол все еще сидел на балконе под зонтиком, на столе перед ним лежали в беспорядке с полдесятка рисунков. По его лицу струился пот; рассредоточенный взгляд, как у контуженого, говорил о том, что у него тепловое истощение. Я схватила литровую бутылку воды, что стояла у кровати, и заставила его утолить жажду. Он одним махом выпил полбутылки, пошатываясь, зашел в номер и рухнул на кровать.
– С ума сошел? Солнечный удар захотел получить? – отчитала я мужа.
– Когда приходит вдохновение, не замечаешь потоотделения.
– Но ведь кто-кто, а уж ты-то знаешь, какое здесь коварное солнце.
– Принеси мои рисунки, пожалуйста, пока они не поблекли от солнца.
Я прошла на балкон, собрала со стола шесть рисунков, лежавших на солнце, и занесла их в комнату. Просматривая наброски один за другим, я почувствовала, как у меня перехватило дыхание. То, что предстало моему взору, сразило меня наповал. Это были с полдюжины вариаций на одну и ту же визуальную тему: верхушки зданий и сооружений, видимые с нашего балкона. Примечательны эти рисунки были тем, что в каждом из них Пол по-новому запечатлел свое видение минаретов, водонапорных башен, облезлых крыш, сохнущего белья и спутниковых тарелок, формирующих линию горизонта Эс-Сувейры. В какой-то момент я подняла голову, охватывая взглядом панораму, которая легла в основу созданной Полом серии искусных карандашных композиций. Потом снова переключила внимание на его детально прорисованные картины, восхищаясь совершенством техники исполнения. Более того, в совокупности эти его работы напоминали мне, что нет такого понятия, как правильное видение положения вещей, что каждый из нас одни и те же предметы, пейзажи, жизненные обстоятельства воспринимает по-своему. Соответственно, по природе своей все в нашей жизни – интерпретация.
– Гениально, – с восторгом произнесла я.
– Интересно, кто из нас двоих перегрелся на солнце? Это ж всего несколько набросков, которые я сделал за пару часов.
– Моцарт частенько за одно утро писал фортепианную сонату.
– Так то ж Моцарт.
– Ты невероятно талантлив.
– Жаль, что не могу полностью разделить твое мнение обо мне.
– Жаль. Но, на мой дилетантский взгляд, эти твои работы знаменуют совершенно новое направление в твоем творчестве.
– Ты необъективна.
– Нет, правда. Великолепные рисунки.
Но Пол просто отвернулся, не в силах принять такую похвалу. Я поспешила перевести разговор в другое русло, сообщив:
– С завтрашнего утра я начинаю брать уроки французского. – Я рассказала мужу про Сорайю.
– И сколько она требует за час? – спросил он.
– Она попросила семьдесят пять, но я буду платить сто пять.
– Добрая душа.
– Только если это оправданно.
– Для нее даже семьдесят пять дирхамов в час – огромная сумма.
– А для меня – небольшие деньги. И что с того?
– Да ничего. Твое великодушие достойно восхищения.
– Как и твое беспокойство по поводу наших финансов.
– Язвишь? – спросил Пол.
– Давай не будем, ладно?
– С удовольствием.
Он встал и пошел в ванную.
Мгновением позже я услышала, как зашумел душ. Через десять минут, обмотав полотенцем нижнюю часть тела, Пол вернулся в спальню и заявил:
– Я правда хочу, чтобы мы были выше подобных перепалок.
– Я тоже.
