– Но где находится это кафе?
Мухаммед перевел вопрос отцу. Снова сердитый поток арабских слов, но где-то к середине этой тирады я сообразила, что папа просто объясняет дорогу. В конце своей напыщенной речи, сопровождаемой жестами, обозначающими повороты направо и налево, мясник посмотрел на меня и мгновенно принял учтивый вид. Приложив правую руку к сердцу, он чуть поклонился и извинился за поведение сына (судя по выражению его лица).
Качая головой, я тронула Мухаммеда за правое плечо – одновременно покровительственно и по-матерински, – а потом попросила, чтобы он перевел отцу:
– У вас очень почтительный, вежливый сын. Вы можете им гордиться, monsieur.
Эти мои слова наконец-то утихомирили гнев мясника. С серьезным видом он поклонился мне, затем махнул рукой вперед, давая Мухаммеду знак отправляться в путь.
Мы пошли по темной улице, но, едва завернули за угол, Мухаммед остановился и расплакался. Нахальный подросток превратился в несчастного ребенка, который растет без любви, в подчинении у беспощадного тирана-отца. Желая утешить мальчика, я робко обняла его одной рукой, хоть и боялась, что он меня оттолкнет. К моему удивлению, Мухаммед спрятал лицо у меня на плече, продолжая всхлипывать. Как же мне хотелось выдернуть его из того жалкого существования, что он влачил, и увезти в такое место, где жизнь его была бы более счастливой и менее опасной. Как же мне хотелось и себя выдернуть из своей собственной жизни.
Когда его рыдания стихли, Мухаммед произнес одно слово:
– Merci.
Потом он повел меня какими-то переулками к кафе «У Фуада». Я точно знала, что без его помощи ни за что не найду дороги назад, поэтому я вручила Мухаммеду еще 50 дирхамов и попросила подождать меня у кафе.
– Mon père sera fâché.
Отец рассердится.
– Je vais parler avec ton papa. Je vais tout régler.
Я поговорю с твоим папой. Все будет хорошо.
Мухаммед кивнул и, найдя каменную ступеньку, сел, а я направилась к кафе. Оглянувшись, я увидела, что он сидит одиноко на той ступеньке, смурной, несчастный, не зная, как убить время. Мне сразу вспомнились все те люди, которых я всюду видела в Эс-Сувейре. Они сидели на кирпичных стенах или у телег с товаром – тихие, унылые, безразличные к хаотичному кипению жизни, что бурлила вокруг них. Мне всегда было жалко этих застывших в бездействии людей с невыразительными морщинистыми лицами, в глазах которых, казалось, читался каверзный вопрос: Неужели ничего другого мне не дано в этой жизни? Как же я не хотела, чтобы Мухаммед стал одним из этих несчастных. Но я понимала, что его будущее – это мясная лавка отца и подвал с останками туш забитого скота.
Когда я поднялась на террасу кафе, Фуад, заметив меня, изменился в лице, будто перед ним явилась прокаженная, но с гримасой смирения жестом предложил мне занять столик в дальнем углу. Потом он исчез в глубине кафе и через несколько минут вернулся с пластиковым пакетом в одной руке. Принесли мятный чай. Фуад налил два стакана. Какое-то время мы сидели в молчании. Было ясно: он ждет, что я первой начну разговор… или, точнее, расспросы.
– Вам известно, где мой муж?
– Может быть.
Я видела, что Фуад не расположен к общению, и, произнося следующую фразу, тщательно подбирала слова.
– Я переживаю, и не только из-за того, что мой муж пропал. Он ведь сильно поранился.
– Он сказал, что это сделали вы.
– Что?! – вскричала я.
Мгновенно взгляды всех, кто был в кафе, обратились на нас. Фуаду это не понравилось еще больше. Он приложил палец к губам и прошептал:
– Не привлекайте к себе внимания.
– Я его не била.
– Это вы так говорите.
– Это, monsieur, правда. Мой муж сейчас не в себе. Одна из горничных в гостинице видела, как он бился головой о стену…
– По вашей милости.
О боже, ну и ну.
– Я не заставляла его калечить себя.
– Он сказал, что вы его отвергли.
– Я поймала его на лжи. На ужасной лжи.
– И потом оставили ему записку, в которой велели покончить с собой. Что он и пытался сделать.
Молчание.
– Я была в гневе, – объяснила я. – В ярости.
– А он принял ваши слова всерьез. И теперь… с какой стати я должен помогать вам?
– Потому что он нуждается в моей помощи. Потому что он слаб, он в опасности.
Фуад смотрел в сторону.
– Умоляю… просто скажите, где он.
Он снова пожал плечами.
Я полезла в рюкзак, вытащила дневник Пола, открыла его и показала Фуаду фото молодой женщины по имени Самира.
– Вы ее знаете? – спросила я.
Молчание.
– Может, он поехал к ней в Касабланку?
Молчание.
– Вы должны помочь мне, Фуад.
– Не должен.
– Я дам вам сто дирхамов за информацию.
– Пятьсот.
– Двести пятьдесят, – сказала я.
– Триста.
Я согласно кивнула. Фуад жестом велел мне дать ему деньги, и я повиновалась. Пересчитав небольшую стопку купюр, что я вручила ему, он сообщил:
– Да, месье Пол поехал к этой женщине.
– Он объяснил, зачем он к ней поехал? Почему он хранит ее фото в своем дневнике?
– Об этом вы спросите у него.
– Как же я спрошу?
– Езжайте в Касабланку.
– Он познакомился с ней в университете, в котором преподает, – услышала я свой голос, озвучивавший догадку, которая мне казалась все более и более правдоподобной с тех пор, как я нашла ее фотографию.
Она была одной из студенток Пола. За минувший год, что длился их роман, он без памяти влюбился в нее. Когда она сказала, что на лето возвращается в Марокко, он, не устояв перед соблазном, решил последовать за ней через Атлантику в Северную Африку. Но просто взять и исчезнуть он не мог и потому убедил меня поехать с ним. Как бы то ни было, он всегда искал удобного случая, чтобы броситься к ней в объятия. Неужели он специально разбил себе голову, чтобы у него был повод исчезнуть и все дело обставить так, будто это я довела его до крайности? Неужели, узнав, что его обман раскрыт, он разыграл сцену самобичевания, а потом понял, что теперь у него одна-единственная перспектива – остаться с ней в Касабланке?
– Скажите, пожалуйста, – допытывалась я, – он познакомился с ней в Буффало?
Фуад снова пожал плечами. Как же меня бесило это его телодвижение.
– Сами у него спросите.
Я открыла дневник Пола на странице с ее адресом и ткнула в него пальцем:
