Спустя полчаса я сидела в автобусе, следовавшем на юг. Это был реликт 1980-х – облезлый, с протершимися сиденьями и закоптелыми окнами. Ни кондиционера, ни вентиляции.
К счастью, в Уарзазате нас село всего десять человек, и в моем распоряжении всю дорогу было целых два места. Вместе со мной ехали четыре пожилые женщины, полностью укутанные в паранджи, трое мужчин столь же преклонных лет, молодая мать с двумя детьми и застенчивая девочка-подросток. Она несколько раз посмотрела на меня, очевидно недоумевая, как я оказалась в этом автобусе. Я улыбнулась ей, а потом погрузилась в свои мысли. Местность, по которой мы проезжали, частично представляла собой оазисы – деревья, пашни, – частично обступавшие их пески. Порой пейзаж за окнами менялся: силуэты суровых гор на горизонте; густонаселенная деревня с суком, где на склоне дня все еще шла бойкая торговля; палатки бедуинов, раскинувшиеся вдоль дороги. Меня не покидало ощущение, что с каждым километром мы все глубже продвигаемся в пустоту. Разве вчера я не прочитала в Интернете, что в переводе с берберского языка Уарзазат означает «без шума, без суеты»? Глядя на меркнущий ландшафт – на пески, приобретающие медный оттенок в лучах заходящего солнца, – я начинала понимать, почему в сравнении с остальными марокканскими городами, где вечно царили гвалт и столпотворение, Уарзазат слыл вратами не только пустыни, но и беспредельной тишины, в которую я дерзнула ступить. Когда смотришь на Сахару, непрерывно расширяющую свои границы, становится ясно, почему создается впечатление, что она подобна необитаемой планете, изолированной от кутерьмы и хаоса внешних миров. Хотя, наверно, это тоже иллюзия. Посмотришь на море голых песков, по которым бредут двое бедуинов-родителей со своими детьми, и изумляешься извечной простоте мироздания. Реальность куда сложнее: необходимость найти воду, найти деньги на еду и прочие насущные нужды. Ежедневная борьба за выживание в суровой беспощадной Вселенной.
Без шума… без суеты.
Жизнь – это шум, суета. Можно убежать на край света, и шум, суета все равно настигнут нас. Потому что демоны, живущие в нас, никуда не исчезают – даже в тишине Сахары.
Автобус сделал остановку в крохотном селении у небольшой речки. Я купила стакан мятного чая у мужчины с хмурым лицом. Неподалеку я увидела сарай, в котором находился туалет – деревянная коробка с импровизированным сиденьем, сооруженная над ямой в земле. Вонь там стояла одуряющая. Я выскочила из туалета, задыхаясь, хватая ртом воздух. Но даже на закате жара была удушающая.
Я снова села в автобус. Попыталась задремать. Но тряска и тревога не давали заснуть. Тата – городок небольшой, рассудила я. В лучшем случае всего несколько отелей. Буду заходить во все гостиницы, пока не найду Пола. Утешу его, успокою. Потом позвоню Ясмине в Уарзазат, попрошу, чтоб она забронировала для нас билеты на следующий рейс до Парижа. Завтра к полудню мы вернемся в ее гостиницу. Я…
Строила планы, как обычно. В надежде воззвать к здравомыслию человека, который не способен мыслить здраво. Фанза – при всей ее озлобленности и мстительности – одно подметила точно: Пол превращал в хаос жизнь всех вокруг себя. Но существовало отличие между Полом, с которым я познакомилась три года назад – который делал вид, будто не замечает той неразберихи, что он сеет вокруг, – и тем человеком, что оставил мне, по всем признакам, суицидальную записку. Ему больше не удавалось убежать от себя. Но он мог исчезнуть в Сахаре.
Автобус ехал и ехал, часы текли медленно. Солнце скрылось, и жар чуть-чуть спал, но мое путешествие от этого не стало более приятным. На какое-то время я все-таки задремала. Проснулась неожиданно, когда автобус с визгом остановился, а водитель, сигналя, закричал:
– Тата!
Мы находились на парковке у городской стены. Я спала, привалившись к рюкзаку. Только я сошла с автобуса, ко мне подскочили двое парней – обоим чуть за двадцать, оба пытались, без особого успеха, отращивать бороды, оба в бейсболках, оба ощупывали меня взглядами.
– Привет, красавица, – по-французски обратился ко мне один из них.
– Нужна помощь провожатого? – спросил второй.
Я показала им страничку паспорта с фотографией Пола:
– Я ищу этого человека – своего мужа.
– Я знаю, где он, – сказал первый парень.
– Знаешь? – уточнила я. – Честно?
– Пойдем с нами, мы покажем… – предложил второй, но тут вмешался водитель автобуса.
Он начал кричать на парней по-арабски, несколько раз повторив «imshi». Те, ничуть не смутившись, стали пререкаться с ним, пока водителя не поддержал еще один мужчина, лет пятидесяти восьми, в темном костюме. Юнцы явно получали удовольствие от перепалки. Тот, что постарше – развязный, самонадеянный, – все скользил взглядом по моей фигуре и, на повышенных тонах препираясь с двумя моими защитниками, одновременно отпускал наглые реплики в мою сторону («Не хочешь пойти со мной на свидание?» «Обожаю американок». «Зачем тебе твой муж? Тебе нужен кто-нибудь помоложе».). В конце концов мужчина в костюме, с сигаретой в зубах, роняя пепел на пиджак, пригрозил полицией, и парни ретировались.
Месье Самонадеянный напоследок подмигнул мне и сказал:
– Может, как-нибудь в другой раз.
Едва они удалились, мужчина в костюме вручил мне визитку и объяснил по-французски, что он работает в небольшом отеле в черте города и может предложить мне очень чистый хороший номер за триста дирхамов… обычно его сдают за пятьсот. Если я голодна, он уговорит повара задержаться и приготовить для меня ужин. Я вытащила паспорт Пола и показала ему фотографию, спрашивая, знает ли он, где я могу найти своего мужа.
– Когда он прибыл?
– На предыдущем автобусе.
– Исключено.
– Почему? Я сама видела, как он в него садился.
– Я встречал тот автобус – я встречаю все прибывающие автобусы. Среди пассажиров был только один европеец – немец лет семидесяти, путешествующий в одиночку.
– Может, он сошел, когда вы отвернулись?
– Madame, клянусь, никто из пассажиров, приезжающих в Тату, не может ускользнуть от моего внимания. Хотите, проверьте в других отелях.
У меня вдруг снова возникло ощущение, что я стремительно лечу вниз.
– Я дам вам пятьдесят дирхамов, если вы проведете меня по всем отелям.
– Но, уверяю вас…
– Сто дирхамов.
Мужчина пожал плечами и кивком предложил следовать за ним.
Мы прошли через арку, что вела в центр Таты. Город представлял собой лабиринт. Темные кривые улицы. Почти неосвещенные. Мы остановились у захудалой гостиницы, снаружи выглядевшей как настоящая ночлежка. Из-за стойки регистрации вышел мужчина жалкого вида – глаза запавшие, взгляд затравленный. Он поприветствовал моего провожатого. Они обнялись, перекинулись парой фраз. Меня попросили показать паспорт Пола. Портье покачал головой, махнув рукой куда-то в темноту ночи. Я настояла, чтобы он еще раз внимательно посмотрел на фото. А вдруг все-таки видел? Портье снова покачал головой.
