— Ну, есть одна девушка, Анджелика, — начал он, и я затаила дыхание. — Ее брат помолвлен с моей сестрой, он в Нью-Йорке работает, познакомился ней в «Браун». Я хотел поработать в Италии, и она рассказала мне про твою галерею. До приезда на Ибицу я написал еще в пару мест. Анджелика помогла мне. Она в искусстве вообще профи, работает в…
Давай уже, не надо мне рассказывать, где работает Анджелика!
— Ну, в общем, она увидела тебя на фото с вечеринки на биеннале, но это не могла быть ты! Допельгангер! — с явной гордостью произнес он.
— Поэтому ты решил, что мы знакомы?
— Да, ты уж извини.
— А мне насчет работы ты не написал! — надула я губки.
— Ну, мне сейчас как-то больше Лос-Анджелес по душе. А классная была вечеринка, правда? Жаль, что тебе пришлось уехать. Таге в этих делах мастер. Ну так вот, эта девушка, ну та, на которую ты похожа, раньше работала с Анджеликой, но ее уволили. Кажется, из-за романа с начальником.
— Да ты что? Какая несправедливость! Почему ей-то досталось?
— Слушай, понятия не имею. Она там, кажется, по уши в дерьме оказалась.
Как мило! Интересно, какой именно слух распустил Руперт после моего увольнения. Анджелика признала, что ошиблась. Просто с кем-то тебя перепутала, вот и все! На дальнейшие размышления времени у меня сейчас не было.
— Слушай, мне пора. Пожалуй, надо попросить счет.
— А можно мне с тобой? Все равно надо как-то время убить.
— Ты в Ровине с друзьями встречаешься?
— Наверное. Ну ты же знаешь, Элизабет. Я, может, вообще в Дубровник поеду. А еще у папы есть знакомый в Загребе. Можно туда податься.
— Нелегко пробиться в мир искусства, правда?
— И не говори! — отозвался он без тени иронии и улыбнулся, обнажив острые зубы, и меня передернуло от отвращения, как и в день нашего знакомства.
Мы вместе вышли из ресторана и пошли через гетто в сторону казино, где я планировала сесть на вапоретто и поехать домой. Я показала ему ворота, за которыми евреев запирали добрые хозяева каждую ночь, и крошечную, спрятанную в укромном месте синагогу, построенную над крышами когда-то переполненных многоквартирных домов.
— Здорово!
Мы молча шагали вдоль Гранд-канала и наконец дошли до моей остановки.
— Точно не хочешь еще посидеть?
Может, и ладно? Пусть проваливает в свой Дубровник! Но тут Элвин достал телефон. Весь вечер он крутил его в руках, нервно поглаживая, словно мамаша, пытающаяся успокоить раскапризничавшегося ребенка.
— Разве что кофе выпить.
Он кивнул, не отрываясь от телефона, и пошел за мной по переулку, ведущему от музея к ближайшему кафе, тканевый рюкзак с вещами болтался на плече, а он все искал что-то в телефоне.
— Я пытаюсь найти фотку той девушки, на которую ты похожа. Анджелика говорила, что просто как две капли воды!
В Интернете можно было найти несколько снимков Джудит Рэшли со времен веселых университетских лет, однако после переезда в Лондон фотографий не было.
И неудивительно, я ведь ни с кем не дружила. Помимо старого фото на пропуске в аукционный дом, единственный относительно свежий снимок, о котором мне было известно, сделала моя бывшая одноклассница Лианна. Но Лианна мертва, а изрезанная на мелкие кусочки фотография отправилась в мусорный бак рядом с моей парижской квартирой. А сколько в «Британских картинах» хранят старые пропуска? Могла ли Анджелика получить доступ к этой информации?
Официант подошел к нам, чтобы принять заказ, и тут Элвин вдруг наклонился ко мне и сделал селфи:
— Отправлю ей, шутки ради!
— Погоди, дай посмотреть! — захихикала я. — Боже, как я ужасно вышла! Давай еще раз сфоткаемся! Ну давай, Элвин, удали ее, ты не можешь так со мной поступить! — взмолилась я, кладя руку ему на плечо и нежно заглядывая в глаза, и он тут же переместил фотографию в корзину. — Вот так, хороший мальчик!
— Мне можно доверять! — прошептал он мне на ухо. — Расскажи! Это правда ты? Анджелика была уверена!
— Да как это возможно?
— Ну ты горячая штучка, она, судя по всему, тоже!
Вот идиот! Ну почему он не может просто отстать от меня?
— Ну же! Это ведь ты, правда? Ты что-то скрываешь, это заметно. Я, знаешь, в людях разбираюсь. Обещаю Анджелике не рассказывать!
— Нечего тут рассказывать, — перебила его я, но он снова посмотрел на меня с той же высокомерной уверенностью, которую я уже видела на острове.
— Так что же там произошло на самом деле? В Лондоне? Да ладно, рассказывай!
Он сделает это! Если ты отпустишь его, он расскажет ей, что нашел тебя!
Положив на стол несколько монет, я посмотрела на него таким же долгим внимательным взглядом, потом опустила глаза и закрыла лицо руками.
— Ты и правда хочешь узнать мою тайну, Элвин?
— Конечно!
— Пойдем ко мне. Дома расскажу. Там и сфотографируемся. Может, и не раз. Пойдем.
Мы вышли из кафе, и я вдруг с удивлением поняла, что не хочу делать это. Я просто больше так не хочу.
8
Следующий день начался ну типа очень рано. Замазав тональником порез на лице, я посмотрела на себя в зеркало пустым, наполненным ужасом взглядом. О ранах внутри сейчас думать нельзя. Быстренько подлатать фасад и довести дело до конца. Раньше у меня это отлично получалось.
Пассажирский паром в Хорватию уходил в 6:05, шел до Ровиня четыре часа с остановкой в Порече. В пол-шестого я была на морском вокзале Сан-Базилио с маленькой сумочкой в руках и билетом Элвина. Удостоверение личности с фотографией спрашивают при покупке билетов, а не при проверке — стюард даже толком не посмотрел в мои документы, слишком много было народу. Итальянцы вообще не знают, что такое очередь. Я подождала, пока после меня не пройдет еще около десяти пассажиров, а потом устроила небольшую пантомиму, причитая на английском, что забыла что-то важное, оставила телефон Элвина на пароме, быстро сбежала по трапу, не привлекая внимания стюарда, у которого и без меня дел было невпроворот, и через десять минут была уже дома. Отлично, Элвин все-таки успел на паром. Никаких следов. Засунув сигареты и двадцать евро в спортивный лифчик, я побежала по Дорсодуро, через мост Академии, мимо новой тюрьмы. Рядом с мостом Вздохов я остановилась на пандусе для инвалидов, аккуратно сняла с плеча рюкзак Элвина, в который для веса предварительно положила пару неплохих подсвечников «Огетти». Что ж, иногда приходится идти на жертвы. Потом добежала до Джардини на другом конце острова, сделала все унизительные движения, имитирующие зарядку, а потом вернулась к Сан-Марко. В первых лучах утреннего солнца campanile
[3] уже начинала шуметь, принимая первые группы туристов, липких от пота и крема от солнечных ожогов. Оркестр еще не прибыл, поэтому здесь было относительно тихо — раздавалось лишь воркование голубей и шаги туристов, беспрестанно бороздивших главный светский салон Европы.
