— Студентишки! — презрительно бросил мне на прощание Боссун. — Не забудь бабло забрать!
От ветра школьная юбка плотно облепила ноги, пока я ждала на пороге дома, но холода я не чувствовала. Меня трясло от адреналина, мышцы сводило от напряжения, а внутри взрывался фейерверк. Впервые я нарушала закон и твердо верила, что стоит мне совершить малейшую ошибку, как я тут же окажусь в полицейском участке, и осознание этого приводило меня в возбуждение. Я держала книгу под пальто, пыталась успокоиться и выглядеть как обычная школьница на случай, если за мной кто-нибудь наблюдает. Наконец дверь открылась, на пороге появился парень, которого интересовало явно что-то покрепче травки. Молодой, не намного старше меня, но белки глаз, угрюмо смотревших на меня из-под спутанных, мышиного цвета волос, уже пожелтели. Он протянул руку за книгой, и я увидела следы от уколов на его сероватых предплечьях, на мгновение показавшихся из-под поношенного свитера. Я стояла в коридоре между двумя вонючими мешками с мусором и ждала, пока он отклеит скотч, заберет товар, положит на его место несколько смятых купюр и аккуратно закроет книгу.
— Ну пока… Э-э-э, увидимся! — произнес он на удивление приятным голосом образованного человека.
Боссун, кажется, остался мной доволен, даже пятерку сверху накинул. Вот тогда-то я и стала его курьером. Он преспокойно объяснил мне, что школьная форма — отличное прикрытие.
— Кто станет подозревать школьницу? — пожал он плечами, ведь к нему часто приставала полиция. Считали его дилером просто потому, что он черный.
— А может, потому, что ты и правда дилер? — спросила я и тут же испугалась, что он надает мне по ушам, но он рассмеялся и сказал, что я слишком остра на язык и это до добра не доведет.
У Боссуна имелась своя квартира в районе Токстет, две крошечные комнатенки, пропахшие потными ногами и благовониями, но зато там был газовый камин и яркие африканские покрывала на старой мебели, а если задернуть шторы и включить музыку, то выходило довольно уютно. В какой-то момент Боссун сказал, что я могу оставаться у него ночевать, если надо, при условии хорошего минета перед сном. Когда тебе пятнадцать лет, с тобой никогда ничего не происходит, ты нигде не бывала и ничего не видела, от малейшего проявления внимания со стороны другого человека мир начинает сиять новыми красками, если хорошенько притвориться, что все именно так. Вот я и согласилась. Я называла его своим молодым человеком, по крайней мере про себя, и некоторое время даже испытывала гордость, когда он подъезжал к воротам школы на своем «бумере». Ничего, кроме минетов, он от меня не требовал, и слава богу, потому что член у него был размером со складной зонтик, но как-то раз я пришла к нему в гости и застала дома худого светловолосого парня в поношенном спортивном костюме. На столе стояла индийская еда навынос и несколько банок пива, к которым они оба уже приложились.
— Все пучком, девочка моя? Это Кайл, мой старый приятель. Кайл, это Джуди.
— Здорово, — бросил мне Кайл, даже не поднимая глаз от тарелки и поглощая курицу в соусе тикка пластиковой ложкой с такой скоростью, как будто впервые в жизни увидел еду.
— Посидите тут? Мне по делам надо сходить.
Боссун ушел, и некоторое время в комнате раздавалось только громкое чавканье. Через некоторое время я спросила Кайла, не хочет ли он включить телик, но он просто молча продолжал поглощать еду. И откуда только Боссун его откопал? Он, кажется, не семи пядей во лбу… Кайл выскреб последние остатки жира с поддона из фольги, я отнесла все контейнеры в загаженное мусорное ведро, стоявшее рядом с давно приказавшей долго жить плитой, открыла еще одну банку с пивом и протянула гостю, как настоящая хозяйка дома. Подумала, будет ли с моей стороны невежливо достать книжку.
— Боссун сказал… — вдруг пропищал Кайл.
— Что?
— Сказал, что ты…
— Что я — что?!
— Дело такое, я только что вышел. Ну типа сегодня, — промямлил он и многозначительно замолчал.
— Вышел?!
— Ну да, из тюряги…
— Ой! Ну тогда поздравляю, — ответила я, хотя мне, конечно, хотелось узнать, за что его посадили, но воспитанные девушки таких вопросов не задают. — Значит, ты пока тут поживешь? — спросила я, начиная подозревать неладное.
— Ну да. Недолго. Пока не разберусь типа.
— Ну я тогда, наверное, пойду.
— Но он сказал…
И тут я поняла, что он имеет в виду и почему Боссун срочно ушел по делам, а потом заметила в худом лице Кайла до боли знакомую надежду. Я смотрела на него и видела, как отчаянно он хочет дотронуться до меня, как едва заметно трясется банка с пивом в его пальцах с обгрызенными ногтями, и в этот момент я поняла, какую силу мне дает то, что находится под моей юбкой в складку и дурацкой школьной формой.
Вот так они нас приручают. Когда тебе пятнадцать лет, ты ничего в своей жизни не видела и нигде не бывала, малейший намек на такую силу подтолкнет тебя к краю, убедит в том, что все эти попсовые песни — правда, что это настоящая любовь, даже если тебя к ней принуждают или еще что-нибудь похуже. Поэтому ты на все соглашаешься, а потом однажды утром, лет через десять, просыпаешься и обнаруживаешь, что у тебя трое детей, рядом храпит какой-то левый толстяк, и начинаешь думать, как же так вышло и почему ты ничего не сделала. Почему ты променяла всю эту силу на розовые сопли и дешевые проявления внимания. Но я не из таких. Я уже тогда была другой. Любовь не для меня. Я собиралась узнать, что я могу заставить сделать мужчин, и однажды воспользоваться этим так, как нужно. Это было просто… необходимо.
Я дотронулась пальцем до его губ, делая знак замолчать. Встала, пошла в холодную спальню, опустила как смогла сломанные жалюзи и сняла с себя все, кроме трусиков. Залезла под хорошо знакомое одеяло «Эвертон» и улеглась на спину. Он целовал меня, от него пахло карри и травой. Говорил мне, что я прекрасная. Потом лег на меня своим худым потным телом, и я пожалела, что не накурилась, но уже через несколько секунд после того, как его член пронзил меня, он ахнул:
— Твою мать! Твою мать, чувиха!
Кайл замер, обнимая меня так крепко, что я едва могла дышать, спрятал лицо между моих грудей, а потом заснул. Я не шевелилась, чтобы не разбудить его, поэтому, когда Боссун вернулся, мы все еще лежали в обнимку.
— Ну как дела, голубки? — улыбнулся Боссун, залезая к нам под одеяло.
Я раскрыла объятия, и два тела, темное и бледное, развернулись ко мне, две руки обняли меня. Так мы и пролежали всю ночь, словно щенки в корзине, в оранжевом свете уличного фонаря, пробивавшегося в комнату через эти жуткие сломанные жалюзи. Я слушала их дыхание, сопение и стоны, и мне было больно от того, какие они юные и как недолго нам оставаться чистыми. Грязная простынь под моей голой попой намокла от спермы Кайла и моей крови. Мне показалось, что сейчас не стоит говорить им о том, что я была девственницей. Еще некоторое время я лежала без сна и как будто видела нас троих со стороны — таких невинных и таких отвратительных.
