Напольные часы с фарфоровым циферблатом показывали почти двенадцать. Я поймала ее сапоги, потом к моим ногам упала охапка одежды, бесшумно спорхнув вниз по невидимым термическим потокам, и только тончайшая блузка из белого шелка зацепилась за какой-то осветительный элемент.
— Ой, вот я дурочка! — крикнула мне Елена, минутная стрелка сдвинулась с места, и огромные часы начали бить двенадцать.
Елена аккуратно запрыгнула на балюстраду спиной к лампе, взялась за рейлинг обеими руками, как за балансир, и вытянула одну ногу в сторону люстры. Арабеска! Затаив дыхание, я считала секунды. Сапог задел оленьи рога, потом Елена притянула люстру к себе, словно качели, развернула опорную ногу на сто восемьдесят градусов и согнула колено, протянув руку параллельно вытянутой в сторонку ноге. Вторая позиция! Потом бывшая балерина поднялась на носки на невероятно узком выступе, перенесла почти весь вес на согнутую руку и грациозно наклонилась вперед, согнувшись пополам, подтянув люстру к себе согнутой ногой. От ужаса у меня свело живот: если эта штуковина качнется, Елена сломает себе шею! Зажав провод в зубах, свободной рукой она закрепила телефон, развернув его экраном вниз. Минута тридцать! Убийственно медленно русская приподняла одну ногу, стоя на шаткой конструкции из костей и слоновой кости. Если ей не хватит силы, то она разобьется! Господи, надеюсь, она не пила! Прикрыв глаза, я ожидала душераздирающего крика, ожидание становилось невыносимым, я приоткрыла глаза и увидела, что Елена уже перебралась на мезонин. Две минуты!
— Застряла! — крикнула она совершенно спокойным голосом, даже не запыхавшись. — Надо позвать кого-нибудь с лестницей!
На фоне бледной слоновой кости тончайший белый шелк был почти не заметен, но зато прикрывал собой телефон.
— «Прада»! — с гордостью объявила Елена, спускаясь по лестнице в своих соболях.
У меня вдруг мелькнула мысль, что если Баленски или Ермолов убьют меня, что вполне вероятно, то погибнуть мне суждено под балдахином с лейблом известного модного дома. Почему-то это показалось мне очень смешным. Не знаю, о чем в этот момент думала Елена, но, взглянув мне в глаза, она улыбнулась, и вскоре мы уже хохотали, держась друг за друга, чтобы не упасть, и проливали слезы на теплый пушистый мех наших шуб.
Елена дважды показала мне код доступа в помещение, а потом пошла обедать с Карлоттой. Я вернулась в Санкт-Мориц, собрала вещи и приготовила все, что должно было понадобиться вечером. Я послала Йоване сообщение с подтверждением, в шесть вечера экраны в Белграде будут в полной боевой готовности. Снэп-код отправила в Кению.
Оставалось всего лишь одно дело, но зато самое сложное. Надо было позвонить маме, ведь, возможно, это мой последний шанс поговорить с ней. У меня внутри еще бурлил пережитый вместе с Еленой восторг, но постепенно во мне начал появляться и страх, однако несильный, ведь предвкушение риска и адреналина пока что было сильнее. В тот момент перспектива услышать голос мамы пугала меня куда больше, чем встреча с Ермоловым и Баленски. Если бы мне нужно было описать ей свои чувства, то, наверное, я сказала бы что-то вроде «противоречивые» или «сильные», но произнести эту фразу я не могла. Моя мать никогда не защищала меня, но она и о себе-то с трудом могла позаботиться. Я испытывала к ней жалость, во многом — презрение, но всегда пыталась выполнять свой долг по отношению к ней. Потому что, как это ни странно прозвучит, в каком-то смысле я ей восхищалась. Размышлять о причинах этого восхищения я сейчас не была готова. Она была слабой, но сообразительной. Мы с ней похожи, обе хорошо умеем импровизировать.
Ну давай уже, сделай это!
Я прилегла на постель рядом с Караваджо и набрала номер.
— Как дела, мам?
— Джуди?! Как ты, милая моя?
У нас в доме все время появлялись и исчезали вещи. Как будто в квартире была медленная, постоянная утечка, подчинявшаяся необъяснимой центробежной силе и ее логике. Елка после Рождества стояла аж до мая, зато однажды утром я вышла из своей комнаты и обнаружила, что телевизор исчез.
— Отлично! Очень много работы!
— Значит, все хорошо?
Как-то раз она выиграла хлебопечку, насобирав купоны «Теско». В доме пахло свежей выпечкой как в рекламном ролике, только вот недолго.
— Очень хорошо, мам! А у тебя как, что делаешь?
Иногда у нас дома вдруг появлялись колонки, и я сразу понимала, что она кого-то подцепила в пабе. Мама хотела хоть иногда наслаждаться жизнью, и я ее в этом не винила, даже если ей и нравились песни «Crystal Gale».
— Да ничего особенного, как всегда. Вот новый диван появился.
Она очень старалась, и из-за этого наша квартира напоминала гротескный карнавал, в гостиной вечно была раскидана одежда, а на диване красовались отвратительные пятна.
— Здорово!
После переезда в Италию я посылала маме деньги, избавив ее тем самым от постоянных попыток найти работу. Отправляла ей определенную сумму каждый месяц, достаточную, чтобы комфортно жить, не вызывая при этом подозрений. Вообще-то, я собиралась попрочнее обосноваться в Венеции, раскрутить галерею, а потом купить маме квартиру на деньги «Джентилески». В какой-то момент я спросила у нее, не хочет ли она куда-нибудь съездить, чем-нибудь заняться, но ей, судя по всему, вполне хватало покупок в интернет-магазинах и походов в паб. Постепенно я поняла, что ей совсем не нужна новая квартира, ее вполне устраивала съемная, отсутствие необходимости зарабатывать на жизнь и наличие денег на выпивку. С болью и отчаянием я думала о том, что больше ей, в общем-то, ничего не надо. Мама действительно считала, что это нормальная жизнь.
Водка и «Радио-1» на старых электронных часах с радио. Красные цифры отсчитывали один сумеречный вечер за другим.
На какое-то время мы обе замолчали. Мне хотелось столько сказать маме, но слова никак не приходили. Никак и никогда, подумала я, скорее бы уже закончилось это никогда.
— Погода-то хорошая? — наконец спросила мама, которая никогда не бывала южнее Бирмингема и думала, что я живу практически в тропиках.
— Хорошая, но холодно, сейчас ведь зима.
— Вот и славно, — отозвалась она.
На заднем фоне работал телевизор. Реалити-шоу о том, как занятые мамочки на Рождество едут в Исландию! Сейчас же еще только ноябрь!
— Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке, — собравшись с духом, сказала я.
— Да все отлично, милая.
— Ну тогда пока. А то дорого долго разговаривать.
— Ну да. Пока, Джуди. Люблю тебя!
Раньше она никогда этого не говорила. По телевизору, наверное, услышала, а теперь повторяет. Я тоже хотела повторить эту фразу, но случайно нажала «отбой» раньше, чем нужные слова сорвались с языка. Сев на кровати, я огляделась по сторонам, но ломать тут особо было нечего, а жаль.
