— Буду скучать по тебе, дружок, — вздохнул он, помня, что каждый день для трехлетки наполнен кучей драматичных переживаний: соломинка в напитке не того цвета или неправильно разрезанный сэндвич — это же конец света.
— Я тоже, папочка! — Клейтон натянул капюшон, вздрогнув от ветра. — Возвращайся скорее!
— Постараюсь. — Люк взял сына за руку в варежке и помог взойти по ступенькам. — Люблю тебя.
— Знаю. Можно я сам в дверь позвоню?
— Конечно, только жми один раз.
Клейтон поднялся на цыпочки и нажал на желтую кнопку. Внутри запиликал звонок. Люк придержал руку сына, чтобы один звонок не превратился в десять.
— Они пришли! Ты готова? — раздался зычный голос Брайана, словно между ними и не было никакой двери.
Женский голос что-то ответил, Люк не разобрал.
— Ладно, понял. Давай побыстрее!
Брайан будто за дверью стоял, но Люку пришлось попрыгать на ступеньках, пока тот открыл — высокий, мускулистый. Муж Энни в юности был звездой колледжской футбольной команды, но потом порвал связки колена, и это положило конец его мечтам. Теперь он работал в полиции пригорода: разбирался с домашними скандалами и отслеживал нелегалов.
— Привет, как жизнь?
Как жизнь? Хм. Да как сказать. Люк терпеть не мог этот вопрос. Предполагалось отвечать, что все в порядке, чтобы вопрошающему не пришлось испытывать неловкость. С Брайаном они дружили не слишком близко, и Люк ограничился формальным:
— Да вроде нормально, спасибо!
— Сочувствую твоей утрате, — произнес Брайан слова, которые Люк слышал столь часто, что они потеряли смысл. — Даже не знаю, как Энни будет без нее… Спасибо, что разрешил ей приглядывать за Клейтоном. — Он понизил голос: — Знаешь, она очень скучает по Мэтту; я вообще не знаю, как она держится без Натали.
Люк замялся.
— Клейтон обожает мисс Энни. Правда, сынок?
Малыш пробурчал что-то в капюшон. Бедняга совсем замерз, но Брайан, кажется, не заметил этого. Чтобы прервать неловкое молчание, Люк решил сменить тему:
— Как там твое расследование? Все нормально?
— Расследование?
— Ох, прости… На похоронах Энни сказала, что ты расследуешь какое-то важное дело.
— А, ну да. Расследую. Ты и не представляешь, на что некоторые идут ради наркотиков. С ума сойти. — Брайан потер плечи, покрывшиеся гусиной кожей. — Да вы заходите!
Люк помедлил, заглядывая ему через плечо в поисках Энни. Не слишком-то хотелось оставлять Клейтона с ее мужем. Он, конечно, отличный парень, и с ним приятно поболтать, но с детьми он сидеть не станет.
— Слушай, — Люк тронул Клейтона за плечо, — может, не сегодня…
Послышались торопливые шаги, и в прихожей появилась Энни с мокрыми волосами.
— Ох, Брайан, впусти гостей, что ж они мерзнут на пороге!
— А я им говорил, Энни, я ж не тупой. — Хозяин дома посмотрел на Люка в поисках сочувствия, будто тот тоже знал, какими занудами бывают жены. — Заходите, пока она меня живьем не съела.
— Давай, Брайан, иди уже! — Она нырнула ему под локоть и беззвучно прошептала «прости».
— Люк, рад был тебя видеть! Заходи как-нибудь вечером к Уилли, в дартс поиграем. Я тебе еще пиво должен, ну, ты помнишь… А теперь, извините, я — спать. Вечером на дежурство.
— Да, конечно. До встречи! — Люк выдавил из себя улыбку.
— Не забудь про пиво! — крикнул Брайан с лестницы.
— Не забуду! — натужно ответил Люк, выдохнув с облегчением, когда тот скрылся из виду.
— Прости, пожалуйста, — вздохнула Энни, прислушиваясь, как муж возится в спальне на втором этаже. — Он сегодня в ночь, и мы будем сидеть тихо, как мышки.
Она подмигнула Клейтону, и тот важно кивнул в ответ. Энни сноровисто расстегнула ему куртку и стянула ботинки.
— Знаешь, дружок, я откопала целую кучу Мэттовых игрушек. Приберегла на тот случай, когда стану бабушкой. Посмотришь? Я оставляла только самые хорошие.
Она повесила его пальто на дверную ручку и сунула в карман варежки. Клейтон улыбнулся и ринулся в гостиную.
— Не надо было нам сегодня приходить, да, Энни? — Люк устало оперся о дверной косяк, не в силах притворяться, что всё в порядке. — Начальник почти умолял меня побыть еще дома.
Энни наморщила лоб.
— Ты из-за Брайана? Не волнуйся, мы ему не помешаем, он так и так проспит весь день.
— Нет-нет! — Все же хорошо, когда можно говорить откровенно. — Просто не знаю, готов я вернуться на работу или еще нет.
— А зачем себя заставлять? — Она положила руку ему на плечо. Люк уже привык, что люди постоянно пытаются утешить его прикосновениями. Наверное, что-то вроде негласного общественного уговора: надо потрогать живот беременной женщины и похлопать по плечу вдовца. — Взял бы еще недельку, никто бы не возражал…
— Знаю. — Люк сунул руку в портфель и погладил конверты, с которыми не расставался. Он дал слово Натали, что выйдет на работу. — Ничего, сегодня поработаю до обеда; буду входить в ритм постепенно.
— И правильно. А мы сегодня дома посидим. Но вообще я записала Клейтона на детские чтения в нашу библиотеку, и еще что-нибудь придумаем… Кончатся морозы, станем в парке гулять, гонять на скутере…
— Мальчишки такое обожают.
Да, пусть лучше Клейтон проводит время с Энни, чем торчит в яслях, где ему не станут уделять столько внимания, или валяется дома в постели и ест что попало.
— Энни, пообещай, что скажешь, когда устанешь. И позволишь мне платить тебе хоть что-то.
— Ни за что. Натали просила меня перед смертью присмотреть за детьми… Полагаю, она имела в виду и тебя.
— Серьезно? Она просила?
Что ж тут удивляться, если Натали, лежа на смертном одре, сумела организовать отправку писем… Само собой, у нее был запасной план.
— Слушай, ты что-нибудь знаешь об этих письмах? — Люк вытянул из портфеля стопку конвертов и расправил их веером.
Энни внимательно осмотрела их.
— Никогда не видела. Ну, только в тот день, когда ты показал. Почерк ее… Ты что, до сих пор их получаешь?
— Ну да. — Люк сложил письма обратно в портфель.
Энни пристально за ним наблюдала.
— Кто же их отправляет?
— Я думал, ты знаешь. — Люк передернул плечами, отгоняя разочарование. — Впрочем, это было бы слишком просто…
Тяжело притворяться. Он прикидывался все свое детство, но прошло много лет, и он совсем забыл, каково это. Люк посмотрел на часы — синий циферблат на серебряном браслете, подарок Натали на пятое совместное Рождество. Вот в чем проблема: все напоминает о ней, и от этих воспоминаний холодно и одиноко, не то что от писем…
