Яков, мой сын, находится во внутренней части замка. Я спрыгиваю с лошади без всяких церемоний и устремляюсь к нему. Я замечаю, что борода Дэвида Линдси успела поседеть за те несколько месяцев, которые мы не виделись, и готова проклясть Арчибальда за то, что он заставил их перенести. Но больше всего меня сейчас занимает бледное лицо моего сына, с напряжением смотрящего на меня. Я кланяюсь ему, как полагается подданной, а он встает передо мной на колени за материнским благословением. Тогда я обвиваю его руками и крепко прижимаю к себе.
Он стал другим. Немного подрос, стал немного крепче. Теперь ему девять лет, и он стал скованным и немного неловким. Он не принимает мои объятия и не смягчается в них, и мне кажется, что он уже никогда больше не раскроется мне. Его научили не доверять мне, и я вижу, что мне предстоит нелегкая задача снова научить его любить и ценить меня. Я поднимаю взгляд и вижу, что карие глаза Дэвида наполнены слезами. Он быстро смахивает их тыльной стороной ладони.
– С возвращением домой, ваше величество, – только и говорит он.
– Да благословит тебя Господь, Дэвид Линдси, – искренне говорю я. Прижимаясь щекой к теплым кудрям Якова, я действительно благословляю Дэвида за то, что не оставлял моего сына все это время, что хранил и защищал его во всех наших перипетиях.
Я не единственная в Шотландии, кто рад прибытию герцога Олбани. Гамильтоны знают, что с его возвращением к власти, подкрепленной всей мощью французского королевства, они могут восстановить свои позиции. Шотландские лорды видят в нем средство избавиться от тирании клана Дуглас. Настрадавшийся народ Шотландии, истерзанные постоянными набегами лорда Дакра приграничные территории, залитая кровью шотландцев столица, хаос – все это заставляет их жаждать прихода регента, чье правление, как и прошлый раз, обеспечит им долгожданный мир.
Я пишу лорду Дакру радостное и язвительное письмо, где сообщаю, что, несмотря на его мрачные предсказания, герцог все же вернулся в Шотландию и теперь Англия не посмеет вторгнуться на ее территорию, пока она находится под защитой Франции. Я говорю, что его добрый друг, мой муж, был вынужден покинуть свой пост и свою семью и что я молю о том, чтобы никому не пришло в голову упрекнуть меня в нежелании последовать за этим предателем в изгнание.
Наконец-то в Шотландию снова вернется счастье. Я смеюсь, когда пишу это письмо: Дакр поймет, что обстоятельства изменились и теперь я стала свободной женщиной, вернувшей себе власть.
Кажется, мой брат сошел с ума. Я не могу поверить в то, что кто-то может посметь говорить о правящей королеве в таком тоне, в котором они говорят обо мне. Истинный брат отвергнет сплетни и прекратит их.
Английским кузнецам предписано законом отрезать языки всякому, кто хулит королевскую семью, но мой брат сам пишет непотребности обо мне лорду Дакру и позволяет ему, простому лорду приграничных территорий, обвинять меня в немыслимых преступлениях!
Дядюшка Арчибальда, Гэвин Дуглас, становится почетным гостем лондонского двора и там извещает всех, что я стала любовницей герцога Олбани. Он утверждает, что доблестный герцог прибыл из Франции, только чтобы соблазнить меня, убить моего сына и воцариться на троне. Это само по себе истинное безумие, даже в мыслях, не говоря уже о том, чтобы облечь это в слова, но дядюшка Гэвин на этом не останавливается.
Он утверждает, что герцог держит моего сына в нищете, крадет у него бархат и золотые рукава для своих пажей, не пускает к нему учителей, а иногда даже лишает пищи. По его словам, герцог морит юного короля голодом при моем попустительстве, чтобы мы вместе с ним могли претендовать на трон. Но, что еще хуже, когда, казалось бы, хуже быть не может, Гэвин Дуглас заявляет, что герцог Олбани отравил моего бедного младшего сына, Александра. Они утверждают, что я предаюсь греху разврата с убийцей моего сына. Об этом говорят во дворах Вестминстерского дворца и в тронном зале Гринвича, и никто, ни мой родной брат, король, ни невестка, королева, ни их любимица, моя младшая сестра Мария, не рискует этому возразить. Даже Мария не возражает против этой ужасной клеветы.
Как могут эти трое не вступиться за меня? Екатерина видела меня всего через пару месяцев, как я узнала о смерти Александра. Она видела, что я не в силах произнести его имя из-за боли, которая переполняла меня. Они с Марией держали меня в объятиях, пока я оплакивала его. Так как же она тогда может слушать речи моего врага, когда он объявляет, что мой любовник убил моего сына и что я это допустила?
Эти двое, мои так называемые сестры, и раньше причиняли мне боль, и раньше не понимали меня. Но на этот раз все гораздо серьезнее. На этот раз они предъявляют мне такие обвинения, которых я не стала бы предъявлять и ведьме. Должно быть, они просто лишились рассудка и забыли обо всем, чем мы были друг для друга. Я говорила, что больше не считаю их сестрами и что хочу забыть об их существовании. Но они пошли еще дальше: они превратились в моих врагов.
Эдинбургский замок,
Шотландия, лето 1522
Мой брат присылает в Эдинбург гербового короля Кларенсо, чтобы тот расследовал положение вещей, раз уж он не мог доверять моим докладам и мои слова ничего не стоили. Этот знатный вельможа привозит с собой целое сонмище слуг и секретарей, которые передают мне письма от моей сестры Марии и моей невестки, Екатерины.
– Ее величество распорядилась отдать вам эти письма без свидетелей и предложить вам прочесть их наедине, – неловко говорит он. Ему неизвестно, что в этих письмах, но, как и все в Англии, он уже наслышан, что обо мне говорят.
Я киваю и забираю их с собой в спальню. Закрыв за собой дверь, я вскрываю печать. Под ней лежат два письма, и первым я открываю то, что написала королева, Екатерина.
«Дорогая моя сестра,
Я не могу и не буду верить тому, что слышу о тебе. Дядюшка твоего мужа говорит мерзости. Пожалуйста, поверь мне, я не позволяю им звучать в моем присутствии. Очень жаль, что он пользуется доверием и благосклонностью кардинала Уолси и короля. Я ничего не могу с этим поделать и не смею даже попытаться. Твой брат когда-то прислушивался к моему мнению, но сейчас он больше этого не делает. Я знаю, что тебе одиноко и грустно. Поверь, доброй жене нередко приходится страдать, когда ее муж допускает ошибки. Если Арчибальд вернется к тебе из Франции, а его дядюшка клянется, что именно это он и сделает, ты должна принять его. Только твое воссоединение с ним может положить конец всем этим мерзким слухам. Если бы ты жила с ним сейчас, никто бы не посмел сказать и слова против тебя. Дорогая моя, пойми, Господь положил жене терпеть и прощать мужа, когда он совершает ошибки. У тебя нет иного выбора, как бы ни разрывалось твое сердце от обиды и боли. Мне нелегко дается этот совет, потому что мне самой пришлось познать его глубину.
Твоя сестра, Екатерина».
Я упрямо комкаю письмо и бросаю прямо в алые языки пламени, мелькающие в камине. Следующей я вскрываю печать вдовствующей королевы Франции, которой она все еще пользуется, и расправляю на коленях смявшееся письмо от Марии.
