С сожалением сообщаю тебе, что наш брат совершенно влюблен в Марию Кэрри (Мария Болейн), а она – в него. Мне кажется, что если бы они были свободны, то он непременно бы на ней женился, но ни у кого из них нет этой свободы. Брачные клятвы нерушимы. Если мужчина сможет оставить свою жену, потому что полюбил другую женщину, то что тогда станет со всеми нами? Какой брак продержится дольше первого года? Что значит тогда эта клятва, произносимая у алтаря, если ее можно нарушить? Как тогда вообще доверять клятве верности, будь то между королем и подданным, хозяином и работником, если брачная клятва станет временной? Если брак станет ненадежным, то и на все остальное надеяться не придется.
Ты не можешь стать той самой Тюдор, которая покажет миру, что на наше слово нельзя положиться. Ты должна сыграть свою роль в этом, должна принять своего мужа и терпеть его, как можешь. Умоляю тебя! Мы не можем жить в семье, в которой допускается аннулирование брака! Мы слишком недолго на троне, чтобы выдержать испытание осуждением за наше поведение, чтобы наши наследники могли превратиться в бастардов. Прошу тебя, Маргарита, прими своего мужа, ради всех нас, и скорее напиши мне, что ты это сделаешь.
Твоя любящая сестра,
Мария,
вдовствующая королева Франции».
Я беру ее письмо с собой и спускаюсь по крутому склону холма прочь от замка, потом через распахнутые ворота, в которых стоят два французских стражника, внимательно следящих за тем, кто входит и выходит из замка. Я иду по лесной извилистой дорожке, затем вдоль ручья, который течет по направлению к деревушке, прилепившейся к склону холма недалеко от перекрестка, на котором устроен базар. Я иду совершенно одна, под голыми ветвями деревьев, поднимая сапогами пахнущие осенью листья. Выдался ясный, холодный день, с высоким голубым, как скорлупа утиного яйца, небом. Я думаю о Марии, о том, что она наконец решилась написать мне письмо, которое, она знает точно, мне не понравится, о Екатерине, холодно предупреждающей ее о том, что если Генрих разведется со своей женой, то ни одна женщина в Англии уже не будет уверена в своем будущем. Я знаю, что это правда. В этом мире у женщин нет никакой власти: у них нет своего имущества, они даже не могут распоряжаться своими телами и не в состоянии защитить даже собственных детей. Жена обязана жить с мужем и позволять ему обращаться с собой так, как он пожелает, по-прежнему есть за его столом и спать в его постели. Дочь – собственность ее отца, а жена, которая вышла из брака, не нужна никому. По закону она лишается всех прав на имущество, и никто не станет ее защищать. Если женщина не может быть уверена при вступлении в брак, что она будет женой этого человека до своего смертного часа, то как ей тогда заботиться о своей безопасности? Если мужчина может оставить жену по первому своему желанию, то ни одна женщина не может быть уверена в своем будущем, своем достатке и даже своей жизни. Если король покажет всем, что брачные узы можно нарушить, то это будет означать, что любую клятву можно нарушить, и тогда все законы потеряют свою силу. И в мире, в котором мы живем, исчезнет порядок, который держится на законе и на страхе Божьем.
Домой я возвращаюсь, уже с трудом переставляя ноги. Даже понимая все это, я не могу больше жить с Арчибальдом. Я не могу примириться с человеком, за которого я вышла замуж по любви, которого одарила всем, что у меня было, и который все равно предпочел мне другую. Я не хочу возвращаться к человеку, у которого руки по локоть в крови. Но я понимаю, что хотят сказать мне Екатерина и Мария: брачные узы должны быть нерушимы.
Я не отвечаю Марии, но пишу крайне неприятное письмо кардиналу Уолси, зная, что он запишет его краткое содержание и представит вниманию Генриха, когда у того появится свободное от амурных дел время.
«Вынуждена признаться вам, что французы пообещали мне рай на земле и полную безопасность в Париже, если Арчибальд вернется в Шотландию. Клянусь всем самым святым, что я никогда больше не стану жить с ним как муж и жена, но я понимаю, что не должна настаивать на разводе. Умоляю вас сделать все от вас зависящее, чтобы Арчибальд никогда больше не появлялся в Шотландии, чтобы король, брат мой, не давал ему охранных грамот и чтобы он посоветовал ему жить в изгнании. Герцог Олбани в скором времени отбудет во Францию, пока зимние шторма не сделали водную гладь опасной. В его отсутствие я постараюсь короновать моего сына. Я попытаюсь забрать Якова из замка Стерлинг, который охраняют французские солдаты, и перевезти в Эдинбург, чтобы посадить на трон. Верю, что мне удастся это сделать с помощью совета лордов и Джеймса Гамильтона, но только при условии, что клан Дугласа будет оставаться в покое в отсутствие Арчибальда. Поверьте, я не легкомысленна и не вероломна, в отличие от вашего друга Арчибальда Дугласа, графа Ангуса.
Богу и Шотландии было бы гораздо лучше, если бы он никогда больше не появлялся в пределах ее границ. И мне тоже».
Дворец Холирудхаус,
Эдинбург, лето 1524
Мне не верится, что все получилось так, как я хотела, но, кажется, фортуна снова мне улыбнулась. С помощью английского золота и охраны я краду своего сына из-под французской стражи замка Стерлинг и перевожу его в Эдинбург. Я с триумфом селю его в отведенных для него комнатах моего дворца и украшаю его кровать пологом из парчи, а потом мы вдвоем ужинаем вместе под украшенным королевскими регалиями гобеленом.
Жители Эдинбурга настолько счастливы видеть его, что нам приходится закрыть вход в сады и дворик от желающих ему помахать, и каждый день мой мальчик выходит на балкон, чтобы поприветствовать людей, собравшихся внизу. А когда в Эдинбургском замке в полдень стреляет пушка, Яков салютует толпе, словно этот выстрел был сделан не для того, чтобы обозначить середину дня, а в честь него. Когда звонят церковные колокола и Яков, улыбаясь, машет народу, кто-то из людей кричит:
– И когда ты уже станешь королем? Коронация когда?
Я выхожу из-за спины сына, улыбаюсь и отвечаю:
– Скоро! Сразу же, как только сможем! Как только лорды согласятся! – И в ответ мне поднимается новая волна приветственных криков.
Олбани отбыл во Францию, и в его отсутствие я руковожу советом. Я устраиваю так, что лорды входят в зал по одному и приносят присягу своему маленькому королю. Присягают все, кроме двух лордов, которых я тут же отправляю в тюрьму. Я больше не трачу времени на сомнения и надежды, что они еще могут передумать или я смогу их переубедить. Я научилась быть безжалостной. Я больше не буду рисковать.
Генрих Стюарт, служащий теперь в чине лейтенанта гвардии при моем сыне, улыбается и говорит мне:
– Вы пикируете на них, как сокол. Внезапно и быстро.
– Я и летаю, как сокол, – улыбаюсь я в ответ.
Я делаю королевский двор в Холируде таким же богатым и красивым, каким он был, когда его впервые показал мне мой муж. Я собираю вокруг сына людей, за которыми ему было бы полезно наблюдать и у которых было чему поучиться: красивых и элегантных фрейлин, придворных, отличающихся ловкостью и сноровкой в спортивных играх, музыке и воспитании. И среди всех них выделяется Генри Стюарт, как внешним видом, так и сообразительностью. Я повышаю его до должности казначея двора Якова, потому что он показал, что умеет обращаться с деньгами и абсолютно надежен. Он приходится Якову кем-то вроде кузена, я явно вижу в нем королевскую кровь. Несмотря на возраст, он очень проницателен, и я склонна высоко ценить его мнение, предпочитая ему разве что только Джеймса Гамильтона, графа Аррана, которого я восстановила при дворе в качестве моего личного советника и помощника регента. Мой мальчик становится центром всех событий, охраняемый и обучаемый, как и должно быть ребенку, но со всем уважением при обращении с королевской особой. Разумеется, он ничего не говорит и не делает, не посоветовавшись со мной, но понимает решительно все: необходимость удерживать шотландских лордов на нашей стороне, нашу зависимость от английских денег, риск возможного возвращения французов, который в то же самое время дает нам некоторые преимущества. Ведь только когда Шотландии угрожает какая-то опасность, Генрих вспоминает о том, что его сестра старается удержать это мятежное королевство в повиновении Англии и ему. Поэтому я особенно довольна, когда Генрих присылает двоих своих придворных ко мне и они собственными глазами видят, что Холирудхаус является настоящим дворцом, под стать Гринвичу. Архидьякон Томас Магнус и Роджер Рэдклиф привозят с собой прекрасные дары для Якова, чему он очень рад. Они дарят ему костюм из золотой парчи, великолепно скроенный из отличной ткани, и украшенный драгоценными камнями меч, как раз по размеру руки ребенка. Второй подарок приводит его в полный восторг.
