– Таков закон, – говорит он. – Эти люди его нарушили, и должны предстать перед судом, чтобы ответить за свои преступления. Таков приказ герцога регента.
На следующий день я требую личной встречи с герцогом Олбани. Я велю седлать моего коня и добавить на седло дополнительную подушку. Я еду по Королевской дороге
[9] от дворца Холирудхаус до замка, расположенного на самой вершине холма. По дороге меня все приветствуют, потому что в моей столице я все еще любима, и люди все еще помнят, как мой муж вез меня в замок, посадив позади себя на своего коня.
Я улыбаюсь и машу рукой, надеясь, что так называемый герцог услышит эти приветственные крики и поймет, что не имеет права что-то предпринимать против меня и тех, кто со мной.
Меня принимают без промедления, и я прохожу из официального приемного зала в личные покои, где меня и встречает Олбани, как обычно разодетый и надушенный. Он низко кланяется мне, приветствуя как подобает, я тоже соблюдаю этикет, и мы оба соглашаемся с тем, что нам будет удобнее разговаривать сидя. Нам приносят стулья, и мой стул оказывается чуть выше того, что предлагают герцогу. Я сажусь, но не позволяю себе вздоха облегчения, поскольку у меня ужасно разболелась спина, и не откидываюсь на спинку, чтобы снять давление на мой округлившийся живот. Я сижу ровно и строго, как раньше делала Екатерина Арагонская.
– Все обвинения против Гэвина Дугласа ложны, и его следует немедленно освободить, – говорю я.
– Обвинения? – повторяет Олбани, как будто сам факт того, что он велел арестовать дядюшку моего мужа, как-то ускользнул из его памяти.
– Насколько я понимаю, ему предъявлены обвинения в том, что он вступил в сговор с англичанами против интересов Шотландии, – смело заявляю я. – И я прибыла для того, чтобы сообщить вам, что он этого не делал и делать бы не стал. Мое слово будет тому ручательством.
Он вспыхивает румянцем, и я, торжествуя, думаю, что сумела одержать над ним победу и что ему придется отпустить Гэвина. А как обрадуется этому Арчибальд! С момента ареста дядюшки Ард пребывал в панике, не доверял моему суждению и всеми силами старался убедить меня скрыться в Стерлинге. Он очень боялся последствий допущенных нами ошибок и не находил себе места от переживаний за судьбу деда. Вот, теперь он увидит, что я – действительно великая королева, которую он так полюбил, и что я по-прежнему могу управлять событиями. Однако, как оказалось, Олбани залился краской стыда не за свои слабые позиции. Ему было стыдно за меня. Покачивая головой, он поднимается со стула и идет к письменному столу, чтобы взять с него какие-то бумаги.
– У нас есть письма, – неохотно говорит он. – Письма Гэвина Дугласа к вашему брату, королю Англии, которые он передавал через лорда Дакра, непримиримого врага нашего мира. Они показывают, что дядюшка вашего мужа просил Англию поддержать свои притязания на Сент-Андрус и Дункельд, и эти притязания были поддержаны. Они также показывают, что он заплатил за свое назначение. Он бесчестный человек, и ваш брат поддержал его по вашей просьбе.
– Я… – У меня пропадает дар речи, и я чувствую, как мои собственные щеки заливает жаркая волна. – Но то, что он сделал, не противоречит интересам Шотландии. – Я лихорадочно пытаюсь найти опору своим доводам.
– Но это сговор с иностранными властями, – просто парирует Олбани. – Что означает измена. У меня также есть письма, которыми обменивались ваш брат и вы, – продолжает он очень тихим голосом. – Вы предлагали ему дать шотландскому парламенту ложные заверения о мире, чтобы не вызывая подозрений подготовить и произвести вторжение. Вы просили его, врага Шотландии, вторгнуться в вашу собственную страну. Вы тайно обменивались с ним письмами, вы использовали специальный код. Эти письма показывают, что вы предали Шотландию англичанам.
Я не могу посмотреть в его карие, полные упрека, глаза.
– Я просила брата о помощи. В этом нет ничего предосудительного.
– Вы предлагали ему обмануть ваших собственных лордов.
– Против меня восстали мои собственные подданные. А лордам я доверять не могу…
– Мне жаль, ваше величество, но я знаю, что вы плетете заговор против Шотландии. Я знаю, что вы планируете бежать отсюда, и лорд Дакр готов отвезти вас к вашему брату.
Мне становится так страшно, что я чувствую, как у меня на глаза наворачиваются слезы, но не делаю ничего, чтобы их остановить. Я прикладываю одну руку к пылающему лбу, а вторую к животу.
– Я совсем одна, – шепчу я. – Королевская вдова! Но я должна защитить сыновей короля! Я не смогу этого сделать без помощи своей семьи. У меня должна быть свобода писать к брату, к моим дорогим сестрам. – Исподтишка я бросаю взгляд на Олбани, чтобы понять, удалось ли мне тронуть его сердце.
Он подходит, чтобы взять меня за руку, но держится отстраненно.
– Помилуйте Гэвина Дугласа, – молю я его. – И лорда Драммонда. Все их преступление состоит лишь в том, что они пытались меня защитить. Вы не представляете, какими могут быть лорды! Они обратятся и против вас!
Все-таки он и правда умеет себя вести. Он умоляет меня не плакать и достает из недр своего шелкового камзола собственный носовой платок, вышитый руками его жены, наследницы французской короны, с ее гербом и инициалами. Кто носит с собой носовой платок в Шотландии? Да они тут и не знают, что это такое! Я промокаю им глаза и ощущаю легкий аромат туалетной воды. Затем я бросаю на него еще один взгляд.
– Милорд? – вопрошаю я. Мне кажется, что я уже его достаточно смягчила.
Он низко кланяется, но голос его крайне холоден.
– Увы, ваше величество, в этом я не могу вам помочь. – И с этими словами он выходит из комнаты.
Выходит! Не получив на это высочайшего разрешения! А я так и остаюсь там со своими слезами, и мне приходится вставать и ехать обратно к Арчибальду, чтобы сказать ему, что его дед и дядюшка останутся в заключении, что Олбани знает о том, что мы задумали, и что мы проиграли. Я не могу заставить этого герцога что-либо сделать. Он несгибаем. Из этой нашей встречи я вынесла лишь понимание того, что он знает все наши планы и носит с собой шелковый платок.
Но потом, как я и предсказывала, лорды восстают против герцога Олбани. Они не находят ничего лучше, как в приступе гнева на иностранные манеры и французский этикет потребовать немедленного освобождения лорда Драммонда. Возможно, он и был не прав, атаковав Львиного лорда-герольдмейстера, но он остается шотландским лордом, и если у кого в Эдинбурге и есть право ошибаться, так это у шотландских лордов. Они подчиняются только тем правилам, которые уважают, и не позволят, чтобы их учил манерам какой-то выращенный во Франции чужак.
