– Он переметнулся на другую сторону? – с подозрением интересуюсь я.
– Он уже не примет ничьих сторон, – грубо пошутил Уолси. – Он сдался Олбани на его милость, но затем нарушил слово и бежал, после чего был пойман и казнен за измену. Он мертв, ваше величество.
Я тихо вскрикиваю, и у меня подгибаются колени.
– Господь Всемилостивый! Его казнили после того, как он был помилован? Да Олбани больше никто не станет доверять!
– Нет. – У Уолси хватает наглости меня поправить. – Никто не станет больше доверять Хьюму. Потому что именно он нарушил свое слово. Он получил помилование, он присягнул на верность Олбани, а потом восстал против него. Он заслужил свою смерть. Никто не вступился за него.
Я готова с этим поспорить. В моем представлении обещания, данные Олбани, вообще не обязательно исполнять, но я не собираюсь препираться с советником моего брата, который, как мне кажется, вообще не должен был здесь раскрывать своего рта.
Уолси кивает Генриху, словно давая ему сигнал.
– Это означает, что королева лишилась поддержки очень могущественного союзника, – замечает он, словно рассуждая вслух. – Надо бы нам обзавестись новым, сильным союзником, который мог бы устрашить Францию. Может быть, склонить на свою сторону императора?
Генрих берет мою руку и кладет ее себе на локоть, отводя меня в сторону от всех – и Уолси, и слуг. Между его комнатой и лестницей пролегает длинная галерея, и мы медленно прогуливаемся по ней.
– Император будет рад сделать тебе предложение о браке, – прямо говорит Генрих. – А когда он будет твоим мужем, ты сможешь спокойно диктовать шотландцам свои условия. А с ним в качестве мужа и мной в качестве твоего брата ты станешь вообще самой влиятельной женщиной Европы.
На мгновение я ощущаю прилив гордости и азарта.
– Но я уже замужем.
– Уолси считает, что этот брак можно аннулировать, – отмахивается он. – Он был заключен, когда Шотландия была отлучена от церкви, поэтому он недействителен.
– Но он действителен в глаза Божьих, – тихо отвечаю я. – Я это знаю, и он знает это тоже. И такое решение сделает мою дочь Маргариту бастардом. Я не пойду на это, как не пошел бы и ты, не захотел бы такой участи для своей Марии. Я точно это знаю. Вот и я не хочу.
Генрих строит нетерпеливую гримасу.
– Но это дало бы тебе огромную власть, – напоминает он мне. – К тому же муж, которого ты сейчас так защищаешь, не находится на твоей стороне. А его самый главный союзник только что был казнен.
– Я не могу на это пойти, – повторяю я. – Брак – это брак. Ты сам знаешь, что его нельзя просто отбросить в сторону. Ты женился по любви, как и я, и ты знаешь, что это священный союз.
– Да, но только в том случае, если Господь не покажет, что его воля состоит в ином, – замечает он. – Он так сделал с нашей сестрой, когда ее муж скончался спустя несколько недель после их свадьбы.
Я не говорю вслух о том, что Марии просто удивительно повезло так быстро рассчитаться со своим долгом перед семьей, но я искренне в это верю.
– Если Господь явит свою волю, то я согласна. Но он благословил наш брак с Арчибальдом и ваш с Екатериной. Он даровал нам здравие и детей. Я вышла замуж на всю жизнь, как и ты. Пока смерть не разлучит нас.
– Да, и я, – отзывается Генрих, поддавшись моей убежденности. Он по-прежнему сохраняет на себе следы бабушкиного воспитания: он всегда примет совет религиозной женщины. В его представлении женщина, твердо уверенная в своих убеждениях, права в глаза Божьих – таковы последствия детства рядом с набожной бабушкой. Если он когда-либо сумеет расстаться с этим убеждением, то станет абсолютно свободным. – Но ты же подумаешь об этом, Маргарита? Потому что твой муж покинул тебя, и кто знает, где он сейчас? Может, его даже нет в живых. Возможно, Господь желает положить конец твоему браку.
– Он не покидал меня, – возражаю я. – И я точно знаю, где он сейчас. К тому же я вышла за него, чтобы быть рядом с ним и в радости, и в горе, и не брошу его сейчас, когда он стал изгоем, сражаясь за то, что ему принадлежит, сражаясь за меня.
– Если он все еще изгой и еще не сдался с лордом Хьюмом. А что, если он заключит с Олбани соглашение и предаст тебя?
– Он никогда этого не сделает. А я никогда не предам его. – В Генрихе есть нечто такое, что в разговоре с ним делает меня участницей какого-то представления. Все всегда выглядит немного театрально. Он никогда не говорит некрасиво и всегда знает, как он выглядит, пока произносит свои слова. Его природная склонность к напыщенности теперь обрастает достойными декорациями.
Сейчас он расцеловывает меня в обе щеки.
– Да благословит тебя Господь за твою честь и достоинство, – мягко говорит он. – Как бы мне хотелось, чтобы обе мои сестры были так же аккуратны в обращении со своими репутациями.
«Вот так тебе, Мария, получи щелчок по воображаемому носу!» – думаю я, улыбаясь этой похвале. Но я не могу не обращать внимания на намеки Генриха.
Я пишу лорду Дакру и спрашиваю, нет ли новостей об Арчибальде и о судьбе моих сторонников в Шотландии. Я рассказываю ему, что знаю о лорде Хьюме и что он может не воздерживаться от того, чтобы написать мне правду, и что я и так уже знаю самое худшее. Но даже с этими уверениями я не получаю от него ответа, что я воспринимаю как знак, что он либо ничего не знает, либо не хочет мне говорить.
Я снова встречаюсь с шотландскими лордами и по их тихой вежливости не могу определить, на чьей же сейчас стороне находится мой муж. В конечном итоге я прошу Томаса Уолси нанести мне визит.
Я показываю ему его крестницу, мою драгоценную крошку Мег, которая улыбается ему, и угощаю его пирожными с бокалом мальвазии. Затем, когда он расслабляется и приходит в умиротворенное состояние, я прошу его одолжить мне денег. Шотландцы привезли мои драгоценности и наряды, но рента по-прежнему осталась невыплаченной. Томас Уолси с готовностью соглашается. Ну разумеется, с чего бы ему отказывать? Как лорд-канцлер, он распоряжается королевской казной и делает это на удивление умело, не забывая и собственные интересы. Его толстенькие пальцы унизаны перстнями. Мы договариваемся о том, что он одалживает мне деньги, которые я верну казне, как только мне вернут полагающиеся мне ренты. Дакр соберет их на границе и отправит Уолси необходимую сумму.
Уолси поздравляет меня с соглашением, которое я заключила с шотландцами.
– Теперь вы можете уверенно возвращаться домой и править королевством в качество сорегента, – говорит он. – Они обещают выплатить причитающиеся вам деньги и отныне советоваться с вами в принятии решений. Это настоящий триумф, ваше величество, я потрясен.
– Благодарю вас. – Я улыбаюсь. – Я рада, что сумела многого добиться. Однако я хотела бы поговорить с вами о графе Ангусе.
Мне почему-то не хочется произносить его имя, как не хочется называть его мужем перед этим толстощеким простолюдином с яркими пронзительными глазами. Он очень умен, но не имеет ни малейшего представления о том, как сложна и опасна жизнь в приграничных землях.
