– Это не наше дело.
– Нет, наше, если она живет с нами.
Фонарик выхватывает из темноты пару блестящих глаз, и я визжу. Холли тоже. Остаток пути мы бежим, проливая почти всю воду. Добравшись до палатки, мы хохочем, причем я – не столько от того, что мне смешно, сколько от истерического ужаса.
– Какая же ты трусиха, Сиб!
Мы заражаемся друг от друга смехом, как бывало раньше тысячу раз, и смеемся, пока не наворачиваются слезы.
– Тише вы! – кричит Лу из палатки.
Несмотря на то что здесь, наверное, нет живности размером больше птиц, мелких сумчатых, крупных поссумов и, может, одного-двух кенгуру валлаби, костер кажется настолько необходимой защитой от диких зверей, что я лишь скрепя сердце даю ему прогореть до углей.
Зарываюсь в пуховый спальник, все мышцы и сухожилия, какие только у меня есть, ноют, а нос мерзнет. Не припомню, чтобы мне когда-нибудь требовалось вытянуться и выспаться больше, чем прямо сейчас. Но я так привыкла перед сном слышать вертолеты, уличный транспорт, звон бьющегося стекла, басы с вечеринки за пару кварталов от нас, хлопанье автомобильных дверец, пьяные ссоры и громкие прощания, что новый репертуар звуков на сон грядущий озадачивает. Хрустят сучки, шуршат листья, скрипят деревья, грохочут камни, воинственно орут поссумы, топают какие-то ночные хищники, ухают совы. В общем, жуть.
24
среда, 17 октября
Тащусь обратно с мыслью: один есть, осталось два… один есть, осталось два. В смысле, похода с ночевкой. И клянусь себе, что больше ни за что не стану связываться с Холли.
Никак не могу решить, то ли Сибилла настолько привыкла к тому, что подруга постоянно подкалывает ее, и просто не обращает внимания, то ли суперспособность Холли – умение сдобрить вредность ровно такой дозой юмора, что ей все сходит с рук.
Если топать и топать часами, тупо переставляя одну ногу за другой, поневоле попадешь в ритм. А к ритмичным движениям, видимо, прилагаются правильные мысли, и мои мозги выбрали свою любимую, хорошо утоптанную тропу.
Если бы мы с Дэном и Эстель не разговорились о pain au chocolat
[12], Фред не пытался бы удержать и руль, и два бумажных пакета из «Ле Бон Матан».
Если бы ему не назначили дополнительное занятие по кларнету после уроков, потому что экзамен был уже на носу и ему требовалось порепетировать вместе с аккомпаниатором, он бы не опаздывал.
Если бы мы не договорились встретиться у меня.
Если бы он не поехал по Брансуик-стрит.
Если бы водитель грузовика не свернул за кофе в неподходящий момент.
Если бы удар пришелся в лоб, а не в висок.
Если бы его ремешок шлема был затянут потуже.
Если бы как раз в том месте не оказалось паркомата.
Если бы Дэн не перешел в мою школу.
Если бы Фред не понравился мне с первой же встречи.
Если бы ему не понравилась я.
Если бы я так и не встретилась с Фредом.
Если бы он так и не встретился со мной.
Если бы мы никогда не…
Эстер называет такое мышление «непродуктивным». Мой разум в силу собственных причин предпочитает игнорировать это здравое замечание. (Наверняка мать и отец Фреда, а также его мачеха думают так же: если бы он не поехал к Лу в тот день и в то время…)
Если довести цепочку этих мыслей до логичного заключения, то и вылезать из постели не стоит – это если послушать Эстер.
А по мне, как раз то, что надо.
Побыть мертвой тоже было бы то, что мне надо, но…
Но как сказал Дэн, мы – единственные, у кого остались достоверные воспоминания о Фреде.
Хранители…
25
Когда мы возвращаемся, вокруг только и разговоров что о розыгрышах. За время нашего отсутствия уже была предпринята пара попыток – правда, слабеньких.
Розыгрыши и троллинг – признак того, что люди освоились в новой обстановке. Оттаяли. С годами, наверное, они стали символизировать что-то вроде «принятия» опыта жизни в лагере, потому что учителя, похоже, ждут этих розыгрышей, и смотрят на них сквозь пальцы.
Мы лидируем в войне корпус на корпус. Вот только в выборе цели сглупили, как выяснилось. В корпусе «Иллаворра» больше злопамятных изгоев, чем где бы то ни было, но расстояние – решающий фактор, а они оказались нашими ближайшими соседями.
Мы выбрали классику. Замаскированную мучную бомбу. Элегантно, просто и эффективно.
Мы подкараулим их в четверг утром, когда корпуса меняются вахтами, и придет их очередь заступать на вахту «Камбуз» – оттирать помои и рисковать заразиться всеми существующими видами гепатитов от А до Я.
Элайза и Холли вместе со мной вооружаются мукой.
Энни стоит на шухере. Пиппа дежурит в корпусе. Лу не участвует. «Это мне неинтересно от слова “совсем”», – заявляет она. А жаль. Я думала, даже она после нашего похода немного оттает. Но, видимо, нет. Сейчас она угрюмая, как никогда прежде.
Как только наши объекты уходят накрывать на столы к завтраку, мы выдвигаемся. Хоть Пиппа вроде бы и не принимает активного участия в процессе, но именно благодаря ей – а точнее, ее старшим сестрам, – нам известно, что и как надо делать.
Холли ставит стремянку с тремя ступеньками, которую мы свистнули из сушилки, прямо под потолочный вентилятор в кухне. И забирается на нее. Я подаю ей муку, которой мы сумели запастись во время недельной вахты «Камбуз», – таскали ее по паре горстей в день, в пакетиках для замораживания. Холли аккуратно насыпает ложкой горки муки по всей длине каждой лопасти вентилятора и спускается.
Десять минут нашей работы – и не меньше двух часов уборки, если все пойдет по плану.
* * *
Результатов приходится ждать до тех пор, пока не кончатся уроки. К счастью, день теплый, и вскоре после того, как наши жертвы возвращаются к себе в корпус, кто-то включает вентилятор.
Мы не видим, что там у них творится, но знаем, что случилось, по оглушительному визгу.
Можно было, конечно, притвориться, что мы тут ни при чем, но мы не устояли перед искушением запечатлеть плоды своих трудов.
Мы с Холли сидим снаружи и ведем обратный отсчет до их выхода. Пять секунд с тех пор, как прозвучал первый визг.
Четыре.
Три.
Две.
Одна.
– Улыбочку! – командует Холли и фотографирует их, вывалившихся из двери корпуса – чихающих, вопящих, перепачканных мукой. И страшно злых. Как раз то, что надо для клевых фоток.
