Сибилла о чем-то спрашивает Майкла украдкой, отведя его в сторонку. Поначалу вид у него радостный… ему доверяют? А потом грустный… или нет, скорее безропотно смирившийся.
А, еще: тебе понравилось бы наблюдать, как Холли кое-как вымучивает из себя улыбку, услышав от Сибиллы, что к тому плакату на щите прилагается еще и рекламная кампания в журнале.
Люблю-целую.
29
суббота, 20 октября
Кристина Россетти
«Когда меня не станет»
Когда меня не станет,
Не трать ни слов, ни слез.
Пускай трава могильный холм
Укроет вместо роз.
И ни к чему, любимый,
Мне верности обет:
Ты, если хочешь, помни,
А если нет – так нет.
Там, где не потревожит
Меня ни дождь, ни зной,
Не тронет песня соловья
Отчаянной мольбой,
Где не наступит полночь
И не придет рассвет, –
Я, может, буду помнить,
А может быть, и нет
[14].
Эти слова – ближе всех, какие мне только удалось найти, к тем, которые ты, наверное, мог бы сказать мне. Если судить по тому, что мне хотелось бы сказать тебе.
Хорошо бы, чтобы ты понял: это не вполне память и не вполне забвение, это освобождение и покой.
Не могу сказать, что это хоть чем-нибудь похоже на тестирование новой реальности, но эти стихи я прочитала примерно тысячу раз.
30
Под навесом веток кружевная тень. Я жую, как вдруг меня пронзает ужасная мысль.
– А эти, случаем, не из твоего ботинка?
– Не-а, их я съел первыми, – говорит Бен.
– Бе-е!
– Тебе же вроде бы должно нравиться во мне все, разве нет?
– Только не пот на твоих ногах!
– А что такого? Мне твой нравится.
– Ты же не знаешь, потеют у меня ноги или нет.
Это я зря. Он хватает меня за ногу, развязывает шнурок на ботинке, стаскивает и ботинок, и носок, прежде чем я успеваю хотя бы выпалить «нет!».
– На твоем месте я бы воздержалась…
Этим я только подстрекаю его к действиям. Он улыбается и проводит языком по моей подошве от пятки до пальцев. Может, в других обстоятельствах получилось бы эротично, но только не сейчас, потому что мне ужасно щекотно. Прямо невтерпеж.
От приступа смеха я обессилела и задохнулась, но как-то ухитрилась схватить его за волосы, и он замер, зажав в зубах большой палец моей ноги.
– Отпусти!
Он отпускает палец с усмешкой, незаметным движением снимая с языка катышек шерсти из моего носка.
– Объедение.
– Брехня!
Он оценивает вкус.
– Как соленый арахис, только не хрустит, – он подползает поближе, чтобы поцеловать меня…
– Может, еще драже «Клинкерс», а уж потом – поцелуй со вкусом потных ног?
Когда мы с ним вдвоем, отвлечь его проще простого – как щенка.
– А ты знаешь, что я могу по запаху угадать, какого цвета начинка в «Клинкерсе»?
– Не сможешь!
– А ты проверь.
Я подаю ему драже. Он принюхивается.
– Розовая, – он раскусывает конфету в шоколадной глазури. Начинка в ней желтая.
– Вот видишь!
– Желтые – самые близкие к розовым по вкусу! Так что будем считать, что я наполовину угадал.
– Ага, и всего на сто процентов ошибся.
Он берет еще одно драже. Принюхивается.
– Зеленая.
Так и есть.
– Ха! Я – «Клинкерс»-экстрасенс.
– У тебя был один шанс из трех, что ты угадаешь, и ты один раз ошибся, а другой нет. Это еще не значит, что ты экстрасенс. Может, у тебя просто «Клинкерс»-психоз и нюхательные галлюцинации.
– Как скажешь, а теперь я тебя поцелую, ладно?
Я сажусь поудобнее и блаженно вздыхаю.
– Ладно.
Ко мне спешат желтые, розовые и зеленые поцелуи.
31
воскресенье, 21 октября
Я выгляжу далеко не самой помешанной на пробежках: есть и те, у кого крыша от бега съехала куда круче.
Написала «выгляжу» потому, что ты ведь понимаешь: на самом деле бегом я не увлекаюсь.
А бегаю для того, чтобы побыть одна. Обычно я стартую с книгой и Элайзой, нашей королевой фитнеса, и направляюсь к своей пещере. В прямом смысле слова. У меня есть свой уголок. Что-то вроде похожего на пещерку навеса, перед которым разросся утесник (опять-таки не знаю, утесник это или нет, но в книгах Энид Блайтон все вечно прячутся сами или прячут что-нибудь в утеснике, вот я и окрестила эти кустистые заросли утесником). Там у меня есть одеяло с подушкой. Оттуда до школы чуть больше мили, так что хоть какая-то физическая нагрузка. Элайзе ужасно нравится бегать вместе со мной, потому что я на самом деле не бегаю, так что никто не мешает ее «бешеной супертреньке» или как там она называется. Мы прикрываем друг друга в случае чего. Я знаю ее маршрут, она – где находится мое убежище. Мы не задаем вопросов и не врем. Она считает, что я люблю одиночество и запойное чтение. И это правда.
А еще здесь можно выреветься в одиночку. К счастью. В корпусе – никаких слез. Это не девочки установили такое правило, это я сама так решила. Они-то охотно полакомились бы моей драмой и горем. Ты себе представить не можешь, какому скрупулезному анализу в нашем корпусе подвергаются все подробности личной жизни.
Школьного психолога зовут Мерилл. Мама договорилась, чтобы я ходила к ней дважды в неделю. У меня только что закончился четвертый сеанс, если считать вместе с нашим знакомством в первый день; я жульничаю по полной. Она считает, что у меня все налаживается. А у меня все идет так, как я и ожидала, то есть не очень. Скучаю по тебе. Люблю тебя.
Моя пещера неприметна, но находится у главной тропы, ведущей к территории школы с севера, так что я в курсе многих событий.
Бен бегает как заведенный. Как маньяк или машина. На пробежках он даже выглядит иначе. Сбрасывает маску. Он всецело поглощен своим занятием, сосредоточен на нем, совершенно не похож на того раскованного и беззаботного парня, каким его видят обычно. Лагерные сплетники доказывают, что их с Сибиллой тайна уже известна всем и каждому. Странная парочка, очень странная.
Но больше Майкла все равно не бегает никто. Светлая голова. Молчаливый защитник Сибиллы. В классе или на территории лагеря он всегда кажется встревоженным или растерянным, а на пробежках он свободен. Каким-то образом ухитряется убежать от самого себя. Вообще-то нам разрешается бегать только по двое, но одиночные пробежки здесь – обычное дело. Видимо, все делают так же, как мы с Элайзой: записываются бегать вдвоем, а потом расходятся каждый в свою сторону.
