У нас в запасе еще двадцать минут, возвращаться пока слишком рано, иначе нас обвинят в том, что мы работали недостаточно старательно, и мы укладываемся у живой изгороди под полуденным солнцем, на траве, слегка затененной раскидистыми ветками шелковицы. Мы срываем белые у корня стебельки травы, жуем их, находим калужницы, выкусываем пунктирные дорожки на их лимонно-кисленьких стеблях, ищем «пудинг с изюмом» – мелкие семенные коробочки одной из горных трав, похожие на миниатюрные и сладковатые зеленые орешки. Плетем венки из похожих на ромашки цветов с желтыми лепестками и черными серединками, пачкаемся их пыльцой и липким соком стеблей.
Пиппа доплетает венок и надевает его мне на голову.
– Сиб, красотка Сибби, единственная из нас, удостоенная чести попасть на рекламный щит за свою красоту, королева фан-клуба Бена, ум-нейшая!
Глаза Холли прикрыты, лицо кажется невозмутимым; может, она уже переросла эту глупую ревность. В последнее время она выглядит почти счастливой. Наверное, у нее с Винсентом что-то было.
Жужжат пчелы, вьются вокруг ромашек; я закрываю глаза, и их жужжание убаюкивает меня, погружает в мечтательный полусон.
Пиппа говорит:
– Если вдуматься, нам повезло.
– О да, – отзывается Холли, – если батрачить в буше – это везение. Если считать везением тюремную жрачку от Силли. Если везение – это терпеть, что нами командует Кинг-Конг в миниатюре и жить в тесноте. Да, тогда нам крупно повезло.
Все смеются.
– Нет, – объясняет Пиппа, – нам повезло, что к нам пока не являлись призраки.
Холодок прокрадывается в мою сонную умиротворенность.
– Расскажи про призраков, – просит Холли. Мне даже не надо открывать глаза, чтобы понять: она слушает с удовольствием главным образом потому, что прекрасно знает – я еле сдерживаюсь, чтобы не удрать.
– Даже не знаю, – говорит Пиппа, – с чего начать. Вы себе не представляете, сколько раз девчонок здесь терроризировали незваные гости.
Лу подает голос. Очень нетипично для нее.
– Мама рассказывала мне про Серого человека.
– Присоединяйся к разговору, Лу, добро пожаловать. – Пиппа довольна, что ее паства пополнилась еще одной прихожанкой. – Значит, так: Серый человек. В лохмотьях, с красными глазами. Он ищет, всегда ищет свою дочь. Ту самую, которая умерла страшной смертью – сгорела во время пожара в буше, потому что ее отца не было дома.
– А где он был? – спрашивает Энни.
– Пил в лагере лесорубов. Он часто уходил и запирал ее в доме, чтобы ночью она не забрела в буш. Вот она и оказалась в ловушке, когда ветер переменился, огонь начал распространяться вверх по склону и не остановился, пока не дошел до Лонг-Рич. Все, что осталось от его сгоревшей дотла хижины, по-прежнему находилось здесь, когда школа купила этот участок в 1910 году, – сейчас на этом самом месте зал собраний.
– Первый признак его приближения – приглушенное хриплое дыхание, – добавляет Лу.
Судорожно сглатываю.
– А что Мейзи? – интересуется Лу. – Она все еще здесь?
Пиппа – сама серьезность.
– Мейзи с годами становится только сильнее и злее. Когда моя старшая сестра приезжала сюда, девочка казалась всего лишь слабым свечением, но к моменту приезда Хэлен ее уже было отчетливо видно. И злится она пуще прежнего. С виду ей лет одиннадцать. Она в детском передничке и с топором, идет к тебе и улыбается, а когда подходит ближе, ее лицо вдруг меняется, она мгновенно стареет, орет благим матом. Я покрываюсь мурашками.
– Не надо дальше!
Я открываю глаза, рывком сажусь и чуть не теряю сознание от солнца, резкой смены позы и невыносимого ужаса.
Холли смеется.
– На всякий случай запомните все: Сиб прямо слышать не может таких вещей.
– Но это же прикольно, – возражает Пиппа. – И потом, надо быть готовыми, если они явятся к нам. «Беннетт» – тот самый корпус, где на кровати есть имя Мейзи. Она обязательно придет. Когда-нибудь среди ночи.
– Я же говорю – хорошо тем, кто спит наверху, – с горечью подытоживает Энни.
Пиппа обводит нас взглядом.
– Вы не поверите: она левитирует.
Мы с Энни визжим.
– Заткнитесь! Сейчас придут и увидят, что мы бездельничаем, – говорит Холли.
– Вы не бездельничаете, – возражаю я. – Вы пугаете меня до смерти.
– Если придет призрак, ему надо кричать в ответ. И повторять: «Его здесь больше нет, Мейзи».
– А если придет Серый человек, что надо делать? – спрашивает Элайза. Она поднимается на носки у терракотовой дренажной канавки у края живой изгороди.
– Бежать, – говорит Лу. – И надеяться, что пожара не будет. Когда приходит Серый человек, все двери и окна сразу заклинивает.
– Ни за что не поверю в эту чушь, – говорю я, но кровь стынет в жилах при мысли о ночных визитах, когда спать будут все, кроме меня. – А призраков-детей вообще терпеть не могу, они самые страшные.
– Да, еще у нее есть кукла. У Мейзи, – спохватывается Пиппа, наслаждаясь выражением наших перепуганных лиц. – Эта кукла говорит «мама, мама» – это первый признак того, что Мейзи близко.
– Ненавижу кукол в страшилках, – признаюсь я. – Особенно если они улыбаются.
Пиппа кивает.
– Не ты одна, – мрачно сообщает она. – Одной девчонке из класса моей сестры Алекс пришлось уехать домой, потому что она каждую ночь слышала тихое «мама, мама», когда гасили свет. Оказалось, она и вправду это слышала. Ее соседки просто решили подшутить над ней. И у них получилось. У нее совсем крыша съехала. Вернулась в последнюю неделю, сама на себя не похожая.
Несмотря на панику, я чувствую, что рядом сохранился маленький сгусток счастья. Это Лу. Почему-то она выглядит почти безмятежной, как будто среди нас она теперь своя.
57
среда, 31 октября
Нашей миссией были апострофы, а закончилась она убийством.
Мы шагали по тропе, по которой реже всего ходят из долины, направлялись на северо-восток, и мили через три вышли к Выгону Фицуильяма. Может, когда-то здесь и был выгон, но теперь он зарос, и мы исправили указатель, пририсовав апостроф. И вдруг услышали хриплое, срывающееся дыхание и скулеж.
Я не из пугливых, но после разговоров о призраках было неприятно услышать такие звуки, особенно в тех местах, которые мы считали совершенно необитаемыми.
– Эй, – крикнул Майкл. Ему не ответили. Но кто-то снова заскулил.
Я тоже крикнула:
– Есть здесь кто-нибудь?
Мы переглянулись, без слов поняли друг друга и двинулись через буш к источнику шума.
Запах мы уловили раньше, чем увидели рыжего валлаби. Кал, моча, рвота и уже начинающая гнить плоть. Бедняга был еще жив.
