Псих, убийство.
Пьяные охотники, случайная смерть от шальной пули.
Укус змеи, запоздалая помощь.
Рассеянность, падение на ровном месте, если среди ночи вздумалось выйти пописать. Болезненный открытый перелом, зазубренные края кости, торчащие из рваной раны, обморок, спутниковый телефон вне досягаемости. Нападение диких зверей (привлеченных запахом крови) в темноте. Помощь, пришедшая слишком поздно, поэтому не спасшая от ампутации.
Бешеные коровы, топчущие палатку, удар копытом в голову, смерть от черепно-мозговой травмы до прибытия помощи, или, еще хуже, состояние овоща, когда общаться можно единственным способом – моргать. Одним глазом.
Позднее проявление симптомов астмы. (Все когда-нибудь случается впервые.) Смерть от приступа. И никакого ингалятора, само собой, ведь до этого приступов астмы не было ни разу.
Ну что? Все в сборе? Всех перечислили? Ждем еще кого-нибудь? Нет? Я делаю несколько глубоких вдохов, сообщаю собравшимся гостям (страхам), что вероятность каждого из них стремится к нулю и что я не желаю проводить ночь в их компании. Увы, уходить они не собираются, но по крайней мере, я высказалась.
Я разрешаю себе задуматься о Холли и смаргиваю слезы, хлынувшие ручьем.
Ты ведь не всегда была такой…
Летом после шестого класса ты ездила вместе с нами к океану, и там мы поклялись, что всегда будем лучшими подругами.
Мы провели там три чудесных недели. Папа завозил нас на глубокую воду со стороны океана, помогал правильно ловить волну и учил разбираться в ветре. Я уже знала про зыбь и все такое, но тебе это было в новинку.
Мама разрешила нам не мыть голову. Мы заявили, что мы – дикарки с пляжа Санта-Каса, и уже через несколько дней общения с солнцем, морской солью и без мытья мы обзавелись роскошными лохматыми прическами, как у Гермионы Грейнджер.
Мы лепили из песка русалок с распущенными волосами из водорослей и хвостами, украшенными ракушками.
Мы потихоньку посматривали по сторонам в поисках мальчишек, но те, какие нам попадались, нас не впечатлили. И потом, в то лето мы были страстно влюблены в Гарри Поттера, а разве простой мальчишка может тягаться с мальчиком, который выжил? Я всеми силами старалась забыть, что уже вытянулась и переросла Дэниела Рэдклиффа.
Мы стояли на берегу зеленого океана на мягком мокром песке, хихикали и ерзали туда-сюда, пока не погружались по щиколотку или даже по голень.
Ты не помнила себя от счастья, узнав, что на каникулах у нас принято как минимум дважды в неделю заказывать еду навынос и есть всевозможные сухие завтраки, которые в другое время нам запрещали. Всякий раз мы садились за стол зверски голодные. Нам не хотелось домой, обидно было терять два часа блаженства на солнце, но мы жадно вгрызались в рулеты с салатом. А к семи часам у нас уже урчало в животе, и мы с нетерпением ждали ужина. Моих родителей было так легко уговорить свозить нас после ужина в Квинсклифф за рожками мороженого.
Мы делились мечтами и секретами в темноте, уткнувшись теплыми лицами в прохладные хлопковые наволочки, и уже через несколько минут нас затягивало в темный водоворот освежающего сна, такого глубокого, каким он бывает только после дня, проведенного на пляже.
Тебе было весело с нами, мне не приходилось соперничать за твое внимание. Даже Шарлотта, которая всегда мечтала иметь такую сестру, как ты, а не я, гостила в Сиднее у бабушки и дедушки.
Когда снова началась школа и появилась Тифф, половину твоего времени стала отнимать компания, которая быстро собралась вокруг нее. Ребята мне нравились, но я считала их слишком уж крутыми для меня. И даже для тебя – немного, до недавних времен. Прыщи, очки, наивность, отсутствие дизайнерской одежды, нос, который вырос, опережая остальные черты лица, мертвенно-белая кожа, – по-прежнему не в моде, несмотря на вампирские романы, – да еще Майкл в друзьях… ох, думала я, хорошо еще, что ты вообще обращаешь на меня внимание.
Сейчас я смотрю на шестиклассников и думаю: они же совсем еще дети. Но в то время я была уверена, что раз уж мы прожили вместе идеальное лето, это что-то значит, и если мы так близки, по крайней мере, зерно нашей дружбы уцелеет.
Наша дружба представлялась мне невидимой золотой нитью, соединяющей нас. Тебе я об этом никогда не говорила: ты сказала бы, что это «детский сад». И вправду по-детски. Но я смотрела на это сквозь пальцы, как и на многое другое. Не обижалась, когда меня высмеивали и отвергали, потому что твердо верила в нас и знала, что ты вернешься.
И ты всегда возвращалась.
Но как же я ошибалась насчет золотой нити.
Больше нас ничто не связывает.
Просто мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это.
Для меня то лето было волшебством. Для тебя – лучшим из всего, что на тот момент подвернулось.
Невозможно испытывать больше отвращения, чем чувствую ко всему этому я.
Невозможно сильнее меня бояться темноты и того, что в ней не видно.
Невозможно печалиться сильнее меня из-за того, что я видела.
У меня теперь есть большая крепкая палка – скорее ветка, – чтобы сломать ее о чью-нибудь голову, если мне придется защищаться.
Я даже не собираюсь прикидываться смелой. Просто попробую пересидеть ночь здесь.
Глубоко за полночь я ползком забираюсь в палатку и засыпаю. В свете нового дня мое положение выглядит особенно дерьмовым.
Осталось продержаться еще один день – и домой.
97
Здесь есть традиция «последней ночи». Нам полагается провести всю ночь в зале собраний. Всем вместе, и мальчикам, и девочкам. То, что было строго запрещено весь семестр. Забыто правило «на расстоянии шага». По-моему, тысяча лет прошла с тех пор, как я мечтала провести эту ночь с Беном.
Все приносят с собой одеяла, подушки или спальники. Зал вскоре превращается в гигантскую шевелящуюся массу, все устраиваются по принципу дружеских связей. Возникает и более подозрительная возня, но большинство ограничивается невинными позами в обнимку.
Установили экран, потушили свет. Предстояла церемония награждения призами, кто-то подготовил концертные номера, ожидался показ фильмов, и вдобавок – «наша» песня и слайд-шоу по итогам семестра. Тематическую песню мы выбирали все вместе, голосованием: оказалось, кое для кого это больной вопрос.
Наша песня – Changes
[26]. В конце концов Дэвид Боуи просочился повсюду и стал незаменимым. И вдобавок – идеальным компромиссом в непримиримом споре хардкора и мейнстрима. Потому что его фанаты оказались политически подкованными и ухитрились провести эффективную рекламную кампанию.
На снимках все показаны вместе с соседями по корпусам, в спортивных костюмах, в пижамах, в костюмах для постановок, слипшиеся в один живой ком после мучных бомб и перестрелок из водяных пистолетов, на финише заключительной шестимильной пробежки, и Changes служит звуковым фоном для фрагментов и обрывков времени, проведенного здесь.
