Маму это не устраивало. С тех пор как дом выставили на продажу, для нее существовало только черное или белое: комната либо идеальна, либо нет. Неважно, валяется ли на полу куча одежды или просто пара носков, ее реакция была одинаковой.
– Уже встаю, – сказала я и в качестве доказательства приподнялась на локтях.
А затем прищурилась от ярких лучиков солнечного света, пронзающих волокнистые облака и впивающихся в мои глаза.
– Хочу, чтобы все убрались из дома до десяти. И лучше бы, чтобы в этой комнате было чисто. – А затем, будто опомнившись, мама поинтересовалась: – Куда направишься перед «Шэди Эйкес»?
Вопрос застал меня врасплох. Я планировала все утро бродить по кладбищам и совсем не думала о том, как это скрыть. Мой полусонный мозг работал еще не в полную силу, поэтому я выпалила случайные оправдания:
– Я встречаюсь с Тарой… В библиотеке. Чтобы поискать информацию. Для доклада. Ей тоже нужно… поискать. – Так неубедительно! – Нам надо найти несколько книжных источников. В смысле, мне надо. Да, мне. Насчет нее не знаю.
«Прекрати болтать!» – приказала я себе.
Я притворилась, что зеваю, и уставилась на маму, пытаясь понять, подозревает ли она что-нибудь. Но она осматривала мои книжные полки и, казалось, не обратила внимания на поток моей ужасно исполненной лжи.
– Просто удостоверься, что навела здесь порядок, – сказала она и вышла.
Я упала на подушку. Мое спонтанное вранье привело мозг в полную работоспособность. Сердце грохотало в горле, а глаза так широко распахнулись, что казалось, будто век больше нет. Я сделала глубокий вдох, а затем позволила воздуху медленно покинуть легкие.
Наконец, успокоившись, я встала с кровати и сразу же заправила ее. Если мама вернется с проверкой, что она может сделать в любую минуту, то заметит, что я начала уборку. Ее порадует даже такой незначительный прогресс, ведь это означает, что я не сижу без дела.
Я надела какие-то джинсы и серую толстовку, которые мог надеть любой среднестатистический подросток для того, чтобы прогуляться по кладбищу субботним утром. Затем закончила уборку в комнате, прихватила завтрак и около десяти часов вышла со всеми на улицу. Оказавшись наконец вне поля зрения родителей, я свернула к обочине. Взяла iPhone и открыла сайт с названиями и адресами шести кладбищ Эш-Гроув. Перенесла их на карту и выбрала ближайшее ко мне – кладбище Первой Лютеранской церкви. Я ввела этот адрес в навигатор на телефоне и нажала на газ.
Через двадцать минут я въехала на стоянку около церкви. Быстро осмотрела кладбище – пусто. По крайней мере, на земле. Ха-ха-ха. Я вышла из машины и надела на голову капюшон, чтобы меня было не так легко узнать, если кто-нибудь покажется здесь. К тому же сзади шею холодил промозглый ветерок. Казалось, что небо не могло определиться – укутаться облаками или согреть землю солнцем? Над головой проплывали редкие перистые облака, где-то вдалеке зависали кучевые, а за ними простиралось голубое небо. Несколько настойчивых солнечных лучей прорывалось к земле, а в следующий момент становилось темно, как в сумерках. Переменчивая погода типичная для озорника марта.
Я прошла через кладбищенские ворота и заметила, что все памятники относительно новые. Острые углы, четкие изображения, сравнительно недавние даты погребения. Я прошла дальше, подумывая, что более старые памятники, возможно, находятся ближе к концу кладбища. Хотя вряд ли, так как лютеране сначала хоронят людей ближе к церкви. И конечно, чем дальше я шла, тем более поздними становились даты жизни и смерти на памятниках. Подождите, когда была построена эта церковь?
Я устремилась к воротам и поднялась по ступенькам к каменной постройке. Справа от деревянных двойных дверей в форме арки висела табличка с надписью: «Освящена 5 июня 1953 года».
Черт! Почему я сразу не догадалась это проверить?
Я метнулась к машине и отыскала в Сети информацию о кладбищах и церквах при них, если они имелись. Две церкви из четырех были освящены после 1903 года. Но общественные кладбища и то, что находилось рядом с католической церковью, намного старше. Я ввела в навигатор адрес ближайшего из них и поехала дальше.
Кладбище Оак Хилл было общественным. Когда я добралась туда, то увидела четырех подростков, разгуливающих среди могил. Я не успела понять, были ли они одиннадцатиклассниками, но когда ребята повернулись в мою сторону, то инстинктивно нырнула под приборную доску, чтобы меня не заметили.
Почему? Почему я спряталась? Почему мне не хотелось, чтобы все знали о моем участии в «Гонке старшеклассников»?
Отчасти потому, что ребята могли подумать, будто я жульничаю и получаю секретную информацию от Люка.
Хотя это было маловероятно, ведь Люка все хорошо знали и ему доверяли. К тому же мне не хотелось привлекать к себе внимания. Если я вырвусь вперед, то не хочу, чтобы об этом знали. А кроме того, в моем поведении крылось что-то еще. Что-то более зловещее.
Это был стыд. Мне было не по себе. Я знала, что мой поступок сильно разочарует папу, и как бы я на него ни злилась, мне было не наплевать на его мнение. Думаю, я все-таки не бунтарь. Может быть, мне следовало действовать осмотрительнее. Хотя пути назад не было. Приняв на себя обязательство, я всегда следовала ему. Эта моя черта тоже добавляла мне баллов при поступлении в колледж.
Когда через несколько минут я выглянула из машины, ребята уже ушли. Исчез и темно-бордовый седан, припаркованный в дальнем углу стоянки. Я понадеялась, что никого из школьников здесь не осталось. Натянула капюшон поглубже, надела солнечные очки и выбралась из машины. И сразу же почувствовала, что накрапывает дождь, оставляя капли на стеклах очков. Замечательно!
Я пробиралась между могил к более старым плитам. Поднялась на невысокий холм, но озера поблизости не оказалось. Ни одного участка или тропинки, в котором было бы слово «лейк». И ни одно из названий не было связано с озером – например, Тахо или Верхнее. Я крепко прижала руки к груди и пробиралась сквозь все усиливающийся дождь.
В самом конце кладбища я нашла участок, где были похоронены люди, умершие в начале двадцатого века, но нужной мне даты, 1812–1903, здесь не было, как и плит, как-то отдаленно связанных с озером. За забором простирался густой лес, что означало, что путь до машины будет долгим.
Дождь лил все сильнее. Вдали прогремел гром. Я понимала, что кладбище не самое лучшее место, чтобы переждать грозу, поэтому быстро устремилась обратно по тропинке. Как только я добралась до вершины холма, небо озарилось и прямо над головой прогремел гром. Я подпрыгнула, мои руки и ноги вытянулись в стороны, как у мультяшного кота, задевшего хвостом розетку. Приземлившись, я не стала тратить время на испуг, а побежала вниз с холма, затем через стоянку и влетела в машину, будто меня преследовал велоцираптор
[22].
Я завела двигатель и включила печку на полную мощность. Одежда промокла насквозь, и я продрогла до костей. Поднесла ледяные пальцы к печке, но двигатель еще недостаточно прогрелся, поэтому пришлось прижать руки ко рту и подышать на них. Зазвонил телефон. Руки так тряслись, что я едва могла ответить. На экране высветился номер Тары.
